Нас отправили в лесополосу километров в десяти от аэродрома. На наше солдатское счастье, на поле лежали брикеты соломы и мы подстелили их в палатках вместо матрацев. Тогда я в первый раз за два месяца, хоть и было нельзя, снял на ночь сапоги. Благости продолжали на нас сыпаться. Приехала полевая баня, и только представьте, с тёплой водой. Пол огромной палатки устали ароматной хвоей. За два месяца мы впервые помылись. Надо отдать должное каптерщику, который каждые два дня менял портянки. Иначе ноги пропали бы.
У нас теперь была масса свободного времени. И мы из газеты «Правда» запускали воздушных змеев. Офицеры к нашей забаве относились снисходительно. Нам выдавали в огромных количествах краковскую полукопченую колбасу, ею отьелся, даже Кулагин. Испорченной колбасой топили полевые кухни. Мы получили за три месяца зарплату и не в рублях, а в сертификатах. Деньги пролежали в наших карманах одни сутки, потому что на следующий день из Германии приехал автолавка со всякой хренотенью: перочинными ножиками, китайскими фонариками, зажигалками, бритвами и съестным. Я купил себе печенье, конфеты, сгущёнку и всякие продукты. Сертификаты как-то даже слишком быстро улетучились.
В нашем почти, что детско-сладостном безделье всё-таки ложка дегтя была. Каждую неделю батарею зачем-то выстраивали в шеренгу, заставляли раздеваться до трусов и устраивали шмон. Комбат Стрюков в этом не принимал участие, но ротные с непонятным азартом шерстили наши карманы, не брезговали залезать в сапоги и трясти портянки. Бывало, что и находили то зажигалку, то авторучку, то несколько крон. Попавшихся, почему-то не наказывали, а вещи исчезали в неизвестном направлении.
Наши рации были допотопными и неэффективными. Куда эффективнее оставалось сарафанное радио. Вот оно и принесло нам в лесополосу печальную новость. В пункте полковой медицинской помощи (ПМП) служил парень, которого угораздило влюбиться в чешку. Более того, угораздило их обоих, любовь делает людей не в меру доверчивыми. Они обратились к командиру полка за разрешением жениться. С порцией солдатского мата он ответил: « Связался сукин сын с контрой», его отправили на губу. Но он не угомонился и написал письмо родителям в Москву, а те наивные и скорее всего интеллигентные люди (ну как же не понять чувства детей) отправили просьбу всё тому же комполка, разрешить их сыну жениться на чешке. Парня отправляли ближайшим рейсом в Каунас. Отсидев десять суток на полковой губе, он вышел и застрелился. Историю рассказали и забыли. Не было ни комментариев, ни сочувствия, ничего, что хотя бы отдаленно напоминало несогласие с начальством и тем более протест.
