– Сами гроб сколотили? – удивился Борух. – Это ж целое искусство! Он же формы непростой?!
– Коль жизнь заставит – любой разберется! Надо было обмыть еще батю. Пока я могилу копал, соседи ему ноги и руки выправили кое-как – к печке прислоняли ненадолго и выправляли. Только после этого быстро надо все делать, а то запах идти начинает. Захожу я в комнату – свет горит, и отец лежит посередине. Я водки маханул немного и мочалкой его вымыл, как смог. Потом нашел его костюм праздничный, одел его и окна открыл, потому как весь дом уж покойником пропах.
Баклажанов слушал молча, оставалось еще пара кварталов пути. Мужик как-то хитро вывернул нижнюю губу и, закусив часть волос с бороды, стал жевать их в задумчивости, но через мгновение пришел в себя и волосы отпустил. Волосы еще топорщились, но мало-помалу расправлялись, принимая прежнее положение.
– Так мне тоскливо и страшно стало, – продолжил он, – что я решил дома не ночевать, а пошел по селу бродить. Встретил соседей по пути, а они говорят, что я окна в хате закрыть забыл. Вернулся я к дому обратно, а ночь уж на дворе и тишина звенящая. В хату зашел, свет не зажигая окна закрыть, а отец лежит в лунном свете и как будто ртом шевелит, словно сказать мне что-то хочет. Я окна закрыл и убежал опять – так всю ночь по селу и проходил. Утром в доме пахло сильно, когда отца выносили. Я его сам закапывал. Тяжелый это труд, скажу я Вам, и физически, и морально, особенно когда батю своего вот так вот…
Загорелся зеленый.
– Вы вон там остановите, я пройду пешком метров триста, – аккуратно прервал его Баклажанов, понимая, что мужик переживает это все в себе заново.
Таксист кивнул.
– Дом пропах, что я потом туда зайти не мог, а ведь я там родился! Что с ним делать сейчас – ума не приложу. Продать его некому – местные же все про него знают. Забил я дверь и окна досками да уехал – так и будет стоять, пока не сожжет его кто-нибудь. Такие, брат, дела…
Машина остановилась. Баклажанов расплатился, щедро дав сверху на чай, немного посидел и молча вышел. Он не знал, что сказать этому человеку, да и нужно ли ему это было? Все, что он мог сказать, могло быть противоречивым, но очевидным было лишь то, что жизнь идет вперед. Стояла не по-февральски солнечная теплая погода, все таяло, и воздух был влажен и свеж. Прохожие, как муравьи, бежали по своим делам, а где-то по улицам ехал дальше этот самый человек, в голове которого было вот это все. Баклажанов постоял немного в мыслях о нем и спустился в подвал в рюмочную «Мятеж».
