Как же так! Где же шампанское, на крайний случай «Советское игристое»? Почему он слышит опять о пиве, он же просил, ему – штабному офицеру, такого не предлагать!» – «Ну, проснулся? Ты такой пьяный и смешной вчера вечером был. Говорил – тебе хватит одной девушки, что ты только меня любишь. Говорил-говорил, а сам… Ладно, пиво хочешь? Пока ты спал, я утром сходила в магазин и купила. На меня там как на алкоголичку смотрели, даже стыдно было. Я включила чайник, сейчас закипит и будем пить чай». На кровати сидела Аня и улыбаясь смотрела на остатки лоска, которые сходили с лица штабного офицера тёмными кругами под глазами. «Блииин. Мне так плохо было. А что ты тут делаешь? Постой. Мы что, вчера сюда вдвоём приехали? Иииии? Ой, извини. Мне так хорошо с тобой было. Нет? Да?» Стесняясь Ани, себя такого, вчерашнего карусельного вечера и сегодняшнего тяжёлого утра, Феликс спрятался в душевой и лил, лил холодную воду на голову, стараясь разложить всё по полочкам. Ему, педанту, не нравилась пикантная ситуация, в которой он участвовал, но о которой он не имел ни малейшего понятия. Замёрзнув окончательно, но так ничего и не вспомнив, он взял в кулак висевший на цепочке амулет и решился на поступок, достойный, по его мнению, настоящего гусара.
«Выйдешь за меня замуж?», – запинаясь то ли от холода, то ли от волнения спросил Феликс с порога. С мокрой головой и полотенцем вместо брюк вошёл он в литеру «А» Аниным монахом, а войдя, стал с согласия Ани её монархом, настоятелем односпальной кровати в ставшей двухместной келье. Два сердца теперь стали биться в ритме Рингпляца, так же как и сердце Садгоры, их соединившей то ли в ещё пятницу вечером, то ли уже утром в субботу. Какая разница, если теперь так, а не иначе, если теперь она пахнет его подберёзовиком, а он – её морошкой, если суть этого – химическая реакция, для которой надо как минимум два начала: мужское и женское. Свистел электрический чайник, стоявший на полу и застилавший комнату паром, и некому было его выключить.
В запотевшие стёкла светили попеременно солнце и луна. В голове был то ли ещё вечерний, то ли уже утренний туман. Выпитая на двоих дождавшаяся своего часа бутылка шампанского была назначена виновной за девичью опытность и страсть. Пьяной можно быть и от счастья. Аня уже наяву, а не во сне трогала голову и бороздила волосы Феликса, а он не знал ни времени суток, ни дня недели.
В дверь постучали. Литера «Б», до этого по привычке слушавшая на полную громкость магнитофонную запись теперь уже группы «Ace of Base», азбукой Морзе, больше похожей на барабанную дробь, вызывала литеру «А» и спрашивала, есть ли что выпить. Феликс открыл. «Игорь, я тебе отдаю пиво, а ты делаешь вид, что ничего не видел и не слышал, идёт?» Сторговались. Кастелянша осуждающе смотрела на спускающуюся со второго этажа и проходящую мимо неё пару. «Вообще-то в офицерское общежитие нельзя водить девушек, за это можно и комнаты лишиться, несмотря на то, что Вас МихалЮрич поселил. И постельное бельё в стирку сдайте!», – набивала она цену собственной значимости и вынудила Феликса ответить ей той же аргументацией: «Передайте МихалЮричу, что поселённый им помощник женится, а эта девушка – его жена, мы вчера… сегодня… поженились и будем жить в выделенной комнате. Вот так». – «Это возмутительно!», – заявила кастелянша, но её уже никто не слышал за хлопнувшей наружной дверью.
