Виктор постепенно пьянел от подобных видений, и голова у него мягко кружилась. Сладостные картины теснили грудь и напрочь изгоняли сон. Сердце начинало колотиться все быстрее, быстрее, быстрее.
Егорову чудились нежные теплые руки, их прикосновения к его телу. Тягость и сладость охватывали одновременно, и он начинал осознавать, что наслаждение приносит не только близость с женщиной, но и обыкновенная память об этом.
Лейтенанту вспоминалось, какие на ней тогда были чулки и как она раздевалась, скидывая одежду прямо на ковер. Он вдруг вновь оказывался в небольшой комнате и опять слышал шелестящие деревья за темным распахнутым окном. Потом он подходил к нему и видел, как в доме напротив один за другим гаснут огоньки.
Ту ночь сменяла другая, когда тьма чернильно - фиолетово сгустилась за стеклами и на улице было так холодно, что даже форточку пришлось закрыть.
Взводный долго ворочался, расправлял простынь, устраивал поудобнее жесткую армейскую подушку, откидывал темно-синее одеяло и тяжело дышал. А потом выскакивал на улицу.
Ярко вспыхивала, потрескивая, сигарета. Прохлада стекала с гор в замершую долину. Редкие порывы ветерка ласкали разгоряченное лицо. Позвякивая оружием, цепочкой проходили солдаты, сменяя товарищей на постах. Еще отчетливее и резче стучала дизельная электростанция. Но видения все не исчезали, а нежное женское тело все так же продолжало прикасаться к Виктору.
Лейтенант постепенно выходил из себя: мысли становились чересчур навязчивыми и неотступными. Он хотел отделаться от них, успокоиться, но ничего не мог поделать с возбужденной памятью. Егоров злился и в который раз напоминал себе, что он ответственный за подъем роты, а значит, встать надо уже через пару часов. И что поднимется он с очень тяжелой головой, которую не освежит даже кросс.
Егоров курил, пил воду из банки и вновь шел на улицу, где становилось зябко. Наконец, обессиленный воспоминаниями, он засыпал, сбив одеяло ногами в упругий, тугой ком.
По возвращению в Союз Егорова стали преследовать совершенно другие сны и видения, где все переплеталось, где жизнь без войны соседствовала с кровавыми побоищами.
Обычно, резко проснувшись от кошмарных видений, офицер долго не мог понять, где он и было ли это с ним на самом деле. Он лишь чувствовал, как дрожат руки и быстро-быстро бьется сердце, словно пытается проломить ребра и вонзиться в пружины армейской койки.
Потом, когда Виктор медленно начинал осознавать, что он в своей комнате в офицерской общаге, сон почему-то тут же забывался. И как ни напрягал память, вспомнить ярко и четко увиденное уже не мог.
