– Мы с твоим папой поженились сразу после его возвращения с первой войны. Это было самое счастливое событие в моей жизни до твоего рождения! Я ждала этого дня с десяти лет… – Марина, оторвавшись от перебирания содержимого шкатулки, облокотилась о светлую стену, контрастирующую с её огненно-рыжими волосами. – А теперь ты сама невеста, – она растроганно взглянула на Юлю.
– Но я не люблю его… – едва слышно прошептала Юлия, послушно вставшая со стула по просьбе тёти, которая подала ей платье.
– Не стоит беспокоиться. Ты всегда сможешь завести любовника. В Петербурге сейчас это модно (только не рассказывайте Алексею Матвеевичу), – женщина, ходя вокруг племянницы, поправляла ей скрутившиеся рукава-фонарики.
– Софья! Что ты говоришь! Для чего переманиваешь мою дочь на сторону черта? Да ведь это же грех! Юленька, не слушай. Семья есть доверие, любовь, взаимоуважение. Но о каком уважении к одному супругу можно вести речь, если второй супруг засматривается на других? Хорошему человеку и настоящему семьянину будет совестно даже помыслить об эдаком!
– Оставь это, Марина. Полагаешь, что они пренебрегают другими дамами? Пожалуй, только Владимир хранит верность (возможно, Лев тоже будет по условиям рядной записи, если не желает жить под деревом). Мне известно о встречах Алексея с княгиней Рагозиной, но что поделать? Человека на шестом десятке не перекроить, да и толку? Он меня любит, пусть и часто строг (бывает, прячет иностранные книги). Не рушить же семейное счастье из-за мелочей? – Марина охнула с нескрываемым удивлением и посмотрела взглядом откровенного несогласия. – Ко всему прочему, у меня хватает своих секретов, – Софья игриво стряхнула нитку с платья покрасневшей Юлии. – Кстати, Юленька, ты уже дочитала тот французский роман? Княгиня Морозова просила одолжить ей.
– Жули, забудь эту беседу! А свадьба… это необходимо, – мама умоляюще посмотрела на дочь. – Мы с Володей не хотим, чтобы ты, подобно мне, не спала ночами от постоянных переживаний. Ты ведь помнишь, как отец уходил на вторую войну? Не сердись на нас, родителей. Не по простой своей прихоти выдаём тебя за Льва Петровича. Размышляя о решении нашем, приняла было его за ошибку, но вспомнились мне вдруг те кошмарные четыре года. Благослови Господь, чтобы никогда боле ужас войны не коснулся ни нас, ни кого-либо другого! Поначалу твой папá и вовсе не писал. Я сходила с ума! Меня не отпускал его образ: будто он бездыханный и весь в крови лежит в яме с письмом в пробитых до костей руках, где спрашивает, как живёт его маленькая Юленька, оправилась ли она после смерти Белки (надо же, гончую заяц задрал!), и как существую я без него унылую холодную осень. Представлялось, что рассказывает он о грудах тел ни в чём неповинных мальчишек, отстаивающих интересы короны, и совсем юных девушек, изуродованных до безобразия в осаждённых крепостях. И над всеми вьются орды коршунов. Дурно мне сделалось! Неделю с постели встать не могла. Ты, Жули, верно, помнишь это. Всю зиму я провела в мучениях после болезни! Только в марте, аккурат на твой одиннадцатый день рождения, передал ямщик первую записку. А Лев… он не военный и притом очень богат. С ним тебе будет безопасней, чем с… – Марина тут же прикрыла рот руками, увидев проступившие на глаза Юли слезинки. – Мы бы не выдали тебя за Льва, если бы не были уверены в твоей беззаботной старости.
