На этом месте Агасфер уже был за свою долгую жизнь. Впервые это случилось в 1670 году, когда сжигали старца Авраамия – сподвижника протопопа Аввакума. А потом еще дождался, когда для устрашения здесь вывесили обрезки четвертованного Степана Разина. На этом же пустыре жгли волхвов и казнили стрельцов. В начале XXI века здесь открыли памятник «Дети – жертвы пороков взрослых»: антропоморфные монстры окружают безгрешных детей и навязывают им мерзости своего пребывания среди рода человеческого. Агасферу, данным ему зрением, было видно, что эти монстры дышат и потеют. Все эти фигуры неимоверной злобы и такой же неимоверной силы людей искусно пугали, а надо прославлять покаяние и любовь Христову, которые всегда и везде будут единственным оружием борьбы с воровством и невежеством, равнодушием, садизмом и нищетой. Пора поставить памятник до небес – монумент по имени «Любовь», что и будет мостиком покаяния. Мало знать о своей греховности, нужно молить о прощении. А народ, у которого рядом с детьми живут эти потеющие демоны, может, и не должен иметь продолжения. И разве Родина, что не в состоянии защитить своих детей от таких демонов, может быть Родиной?
Агасфер ехал по городу в высоком красивом автобусе. Он возвращался из главного центра материнства и детства. Что надо было – увидел, что хотел забрать, ему, конечно, отдали. Город уже погружался в вечернюю мглу, горели придорожные фонари, а окна домов блестели в споре с последними солнечными бликами и включенным уже электричеством. На первых этажах красивых зданий современной и старой архитектуры светились витрины магазинов, ресторанов и кафе, люди в суете заполняли места вечернего пятничного веселья. Вот только пятница сегодня была той самой, что уже третью тысячу лет зовется Страстной. Недалек тот день, когда все увеселительные заведения закроют, а по неведению будут считать умерших, хотя надо было считать выздоровевших, ибо потом останутся только те, кто не болел, и как бы выздоровевшие. Вот такой комфорт проживания.
***
Сны ему теперь не снились, он только чувствовал, что ночью скрежещет зубами, а Мескалѝн сексуально подвывает. Умываться он, конечно, не стал, да никуда, вроде, с утра и не собирался. На улице холодно, а все вкусное – в квартире. Прошла в туалет Мескалѝн, виляя голым задом, Сла̀в ей даже дверь не дал прикрыть. Высший класс! На кухне стояла коробка, которая сверху была завалена приличной кучей денег. Кормилица заработала в образе станка токарного. А вот водка закончилась, пришлось собираться на улицу. Мескалѝн надо было сдавать коробку, а у Сла̀ва была жалоба, прямо-таки серьезная. Они прихватили пару банок консервов, чтобы рядом позавтракать. Мескалѝн перед выходом все булькала коробкой, было мнение, что Петровна̀-гадюка отлила себе. Потому Мескалѝн сразу нырнула в такси рядом с водителем: кто ей может отказать, тем более, что не хватало всего одной пайки. Сла̀в пешком потащился, за ним тряслись два волка, явно к банкам в мешке принюхивались. Вчера у него прямо на улице была ситуация: какой-то, непонятной наружности, обозвал его чертом и пытался плюнуть. Сла̀ва это очень даже задело, и он ответил, что тот сам черт, на что тот тип, разразившись диким хохотом и плюясь, убежал в пелену падающего снега. Это явно был какой-то враг, и власти должны знать об этом. Сла̀в длинно и эмоционально жаловался, прижав микрофон к губам, он пытался как можно точнее описать приметы злоумышленника. Он, конечно, не понимал, что сам подает сигнал о своей готовности к главной процедуре. И когда они с Мескалѝн уже ели и пили водку в ближайшем заведении, ему позвонили с приглашением на завтра. Приехал Вовчѝк, опять энергичный и с новыми планами. Оказывается, отработав смену, к нему приехала Мамо̀нт, обласкала ушибленные места, и комфорт вернулся.
