— Собирается в монастырь? — удивился Валленштейн.
— Нет, ваша милость. Она меня очень любит и дала зарок — не выходить за меня замуж, пока я не брошу своё ремесло. Я уж почти отказался от него, да вот опять чёрт попутал. Поэтому передайте, пусть обязательно придёт попрощаться на поле правосудия. Скажите, что я по-прежнему её люблю, особенно сейчас. Как подумаю, ваша милость, о том, что меня Ждёт, заранее задница начинает болеть. Выполните мою просьбу, и до последней минуты я буду молиться за вас.
— И это всё? — с недоверием спросил Валленштейн.
— Да, ваша милость.
— Хорошо. Я передам этой даме всё, о чём ты просил, и сообщу о том, какая участь тебя ожидает. — С этими словами рыцарь пришпорил коня и поскакал к Польским воротам.
Миновав Польские ворота и поплутав по запутанным переулкам столицы, отряд, наконец, добрался до внешней стены крепости, туда, где ниже земляных фортификационных сооружений находилось знаменитое поле правосудия — прямоугольная площадка ярдов 100 на 50 — на склоне холма с тщательно утоптанным снегом и окружённая частоколом из заострённых кольев, окрашенных в красный цвет. На большинстве из этих кольев корчились или уже застыли в самых жутких позах несчастные смертники. Возле них горделиво прохаживались палачи, наряженные в красные кафтаны, подпоясанные цветастыми кушаками и в напяленных на головы красных суконных балахонах с прорезями для глаз. Опытные в своём нелёгком ремесле, они, как правило, вербовались из цыган и татар[67].
— Подобное мне приходилось видеть только в Семиградье, у замка небезызвестного князя Влада Цепеша по прозвищу Дракула, — заметил епископ, обращаясь к побледневшему барону фон Илову, скакавшему рядом с санями.
— Господарь Арон-Воевода — суровый правитель, а спэтар Урсул знает своё дело, — хвастливо заявил капитан Петру Тодоряну из отряда спэтара, случайно услышавший этот разговор.
— Неужели они все заслужили такую мучительную смерть? — ужаснулся Валленштейн, подъехавший сзади.
— Кто знает, может, и заслужили, а может, и нет, но раз попали под горячую руку спэтара Урсула или ворника[68], а то и Самого господаря, значит, дело с концом, — ответил словоохотливый капитан.
К пленникам тем временем уже подскочили подручные палача, отвязали их от лошадей, в мгновение ока сдёрнули с седел и с удивительной сноровкой положили спинами на снег, молниеносным движением острых, как бритва, ножей вспороли штаны между ног. Другие подручные палача уже волокли к несчастным заранее заготовленные, острые, выкрашенные в зловещий кроваво-красный цвет колья.
