Барон, понимающе улыбнувшись, протянул ему заряженный пистолет и один из своих кинжалов.
— Твоя шпага осталась на дне сточной канавы, в которую превратилась купальня. Я лично туда бы ни за что не полез.
— Это под силу только какому-нибудь каннибалу или вампиру, — подтвердил Валленштейн и, не удержавшись, спросил: — Как вы здесь очутились и, главное, — так вовремя? Я уже потерял надежду выбраться живым из этого дьявольского места.
Барон ухмыльнулся и, взглянув на хранящего ледяное спокойствие патера Вителески, поколебавшись, сказал:
— Помнишь отпущенного мною под честное слово разбойника? Разумеется, я не поверил ни единому его слову и послал своих самых надёжных людей проследить за ним. Он и привёл меня к падуанскому палачу, а тот, в свою очередь, — сюда. Однако из-за благочестивых отцов-иезуитов я прибыл сюда с опозданием. Впрочем, тебе всё гораздо лучше объяснит патер Вителески.
Словно очнувшись от каких-то важных раздумий, коадъютор ордена иезуитов продолжил с некоторой неохотой:
— К сожалению, в обществе существует мнение, что мы якобы люто ненавидим наших уважаемых братьев из ордена Святого Доминика, и они платят нам той же монетой. Мы, дескать, не упускаем удобного случая напакостить друг другу, но, к счастью, это далеко не так, я вас уверяю, дети мои.
— Тогда почему же я был задержан вашей братией, когда излишне внимательно наблюдал за домом падуанского палача, терпеливо ожидая, когда он приведёт меня к «неизвестной куртизанке», и мне в одном укромном месте пришлось всё это очень долго объяснять некоему коадъютору ордена иезуитов? — ехидно осведомился Хильденбрандт. — И только когда я невзначай упомянул имя рыцаря Валленштейна достойные отцы-иезуиты тотчас меня отпустили и даже любезно проводили в дом сестры падуанского палача.
— Всё очень просто, сын мой, — не теряя хладнокровия, ответил иезуит. — Мы давно знали родословную так называемой семьи Верди. Как оказалось, в этой неприглядной истории замешаны слишком крупные церковные иерархи, и поэтому мы никак не могли оставаться в стороне, спокойно наблюдая за всеми этими безобразиями, которые грозили поколебать основы истинной веры.
— Поэтому вы не отставали от меня ни на шаг, пока я добирался сюда? Иезуитская братия — очень недоверчивый народ, не хотелось бы мне ещё раз иметь дело с благочестивыми отцами-иезуитами, и тебе советую остерегаться их, — обратился барон к Валленштейну и, заметив, как внезапно помрачнело лицо коадъютора, поспешил добавить: — Я пошутил, ваша экселенция, и насколько я теперь понял, отцы-иезуиты нас в покое уже не оставят. Однако я хотел бы по-прежнему заниматься только медициной, а не политикой и внутрицерковными распрями, и, разумеется, время от времени драться на дуэлях. Кажется, у меня это неплохо получается.
