Главным кормильцем для людей был Аральский рыбный комбинат, там работала половина горожан, а вторая половина – рыбаки, которые сдавали на переработку пойманный улов. Еще были 5-6 мелких предприятий, несколько магазинов, ну и судоремонтный завод, расположенный в южной части города, гудок которого особенно раздражал всех горожан. Резкий, пронзительный, он будил их в 7 утра, потом раздавался в 12 дня и вечером ровно в 17 часов, каждый день, как вестник ежедневной рутины местного населения. Родственник, у которого остановился Куанткан, как раз там и работал. Ранним утром, затемно, он просыпался и, на скорую руку одеваясь, шел на завод, прихватив с собой обед. Следом выходил из дома и Куанткан. Он медленно плелся в учебный комбинат, голодный и невыспавшийся.
Кто-то называл Арал озером, кто-то морем, но молодой человек не раз становился свидетелем, как разъяренная стихия размывала берег, постройки на окраине поселка. Во время шторма жители прибрежных домов наспех убегали: одни – со своими пожитками, другие, бросив все свое хозяйство. В такие страшные минуты и курсанты, и все городские мужчины, и Куанткан вместе с ними, много раз спасали их от верной гибели. А на следующий день можно было видеть, как люди грустно бродили возле берега в поисках уцелевшего скарба. Наверное, не каждому озеру подобное под силу, Арал обладал истинно морским суровым характером.
«…Через год мне выдали на руки предписание править колхозом. Но я был так молод и неопытен. С холодной головой решил, что еще останусь в городе, дабы продолжить учебу. Близкие люди положительно приняли мое решение.
– Молодец! Ты на правильном пути. Таковы требования сегодняшнего времени. Как говорят: «Лицо учащегося – свет, лицо неуча – сыромятый башмак».
Ерболат обратил внимание на поэтический стиль изложения и с удовольствием отметил про себя: «Казахский язык сам по себе певуч, и отец им владел более чем хорошо».
Он перевернул страницу и увидел вложенный листок, совсем небольшой, который был исписан арабской вязью.
«Ну да, точно! В те годы казахи писали на тоте-жазу, упрощенном арабском», – догадался он. Дальше он нашел заметки, в которых использовался латинский алфавит, их разбирать было особенно тяжело. А дальше в дневнике была запись по-казахски, но уже на кириллице. Ерболат попытался сравнить объем написанного на клочке и в дневнике и пришел к выводу, что отец, скорее всего, уже позднее аккуратно переписал в дневник информацию из разрозненных пометок, записок и листочков.
