– Чушь! – произнёс Пуришкевич на высказывание их гостя и откинулся в кресле.
На нём был костюм, в котором выкупал для давно залежавшегося где-то с давними одеждами, в нём он был лишь однажды на балу. Повстречав там свою будущую жену. Легкоё кашне из-за боязни простудиться – внутри помещения присутствовала свежесть воздуха. Эта часть дома редко протапливалась, место это было в своё время отведено для проживания здесь домашних работников, до того помещение было отведено для хранения бочек с вином, отчасти которые там хранились в редкости со времён Елизаветы Петровны, дочери царя Петра I, затем подсобка долго пустовала.
– Это не чушь, дорогой… – Распутин забыл имя собеседника.
– Владимир Митрофанович, – подсказал тот.
– Володя. Всё аллегория, – Распутин любил изъясняться новомодными словами, – в том, что коммюнизьм этот подступает и найдёт свой след.
Крошки застревали в бороде «старца».
– Вина, Григорий Ефимович? – предложил ему юный князь.
– Нет, спасибо, мой дорогой, маленький, – растянулся в улыбке, которую едва можно было определить в зарослях лица Распутина, сказал «старец», обратившись к нему.
На миг что-то колыхнулось внутри юного князя, слова, как бы казавшиеся для столь рядового офицера, преподнесли ему какое-то успокоение.
– Однако тот ажиотаж, – неправильно произносил Распутин. Некоторые слова он говорил для формальности, не понимая их значение, тем самым считая их необходимым для галантности. Он обращался к Пуришкевичу, пытаясь заострить собеседника в беседе да смягчить, казалось, терявшего терпение, и как-никак Распутин находился не среди своих друзей и, теряя беспокойство среди незнакомцев лишь потому, что доверял юному князю, интуитивно в характере которого отчасти также читалось сопротивление «царскому другу».
– Весьма непредсказуем, – он поднял указательный палец.
Заметив налитое для него вино, отпил и осушил бокал.
– Господа… – договорил Распутин.
Никто не понимал его. Да и понимать не собирался всё с большей и большей минутой. В следующем времени Сухотин намеревался спросить у Пуришкевича «дурманную сигару», одну из закруток, смешанную с табаком с использованием бренда heroin, но при «старце» не отважился. Такую сигарету выкуривал однажды сам Пуришкевич. Но больше тому не было возможности. Поручик так и не спросил.
– Об одном я беспокоюсь, – Распутину льстили собравшиеся здесь люди, и все как бы желали выслушать его, вдруг почувствовал, не зная в том действительной причины, сохранявшееся в подвале молчание. Вдруг он почувствовал в себе неудовольствие.
