Много позже я вспомнила о речных мидиях, читая воспоминания Константина Коровина о Михаиле Врубеле, с которым они вместе гостили у Саввы Мамонтова в Абрамцево.
Врубель добывал этих моллюсков из тамошней речки и употреблял их в пищу, называя устрицами, или по-французски «муль». Не удержусь от цитаты (очень люблю эту книгу).
Михаил Врубель и гувернёр-француз «серьёзно и деловито сели за стол, покрытый белой скатертью, положили на колени салфетки, налили вина, выжали лимон в раковины, посыпая перцем, глотали и запивали шабли». Нужно сказать, что «русский муль» ужасно воняет тиной и, в отличие от морских собратьев, его раковина очень тонкая, хрупкая и легко крошится в руках…
Вода в реке течёт медленно, приятно плавать, когда тебя не сносит течением – до противоположного берега можно доплыть минут за двадцать. Я демонстрирую маме, как лихо я плаваю. Ей тоже хочется искупаться. Она заходит в воду и плывёт по-собачьи, подгребая под себя руками и колотя ногами по воде, как колёсный пароход.
-– Ну что это? Ну кто так плавает, мама? Давай я научу тебя плавать по-морскому, – уговариваю я её, но она не хочет переучиваться…
Мокроусово. Жаркий летний полдень. Берег Кондомы, весь заросший нежными голубыми цветами, над которыми висят тонкие голубые стрекозы. Молодая мама в синем ситцевом купальнике… Как давно это было…
На закате в деревню вступает возвратившееся с пастбища стадо. Бурёнки мычат басовито, иногда срываясь на фальцет; сбивчиво, на разные лады блеют овцы; у ворот стоят хозяйки, ласково зазывая:
-– Зорька, Зорька!
-– Машка, Машка!
И под это вечернее разноголосье истаивает наконец долгий летний день…
Степенно заходит в ворота наша Зорька, за ней, бестолково толкаясь, вваливается штук семь овец…
Как я ни старалась, мне ни разу не удалось погладить ни одной овцы: стоит только протянуть руку, как она тут же ошалело шарахается в сторону, натыкаясь на других овец – те суматошно сбиваются в кучу и начинают истошно блеять.
Зато Зорьку можно долго гладить по горячему, влажному боку – она стоит смирно, изредка издавая короткие баритональные звуки и обмахиваясь хвостом…
Тётя Тася с блестящим ведром, погладив бок спутанной по задним ногам Зорьки, садится на низенькую скамейку рядом с выменем – и упругие молочные струи начинают ритмично цивкать по дну подойника…
Желание выглядеть как женщина, а не как ломовая лошадь, ещё не покинуло тётю Тасю – она любила иногда покрутиться перед зеркалом, примеряя новое «платье-костюм» из коричнево-зелёной шотландки. Оглаживая себя со всех сторон, поворачиваясь то одним, то другим боком, она обычно оставалась довольна своим видом – мы тоже любовались ею и хвалили платье. Если не замечать потрескавшихся чёрных пяток и разбитых работой рук, она всё ещё выглядела привлекательной. Она ещё ждала от жизни перемен к лучшему: мечтала купить сепаратор, сшить крепдешиновое платье, заказать у отца «галдероб»…
