Так же решительно они взялись и за нашего отца. Бабушка и раньше недолюбливала нашу мать, а после тёти Сониного наушничества они вдвоём принялась обрабатывать отца – уступчивый отец поддался уговорам своих родственничков…
Родители развелись, и нам пришлось расстаться с нашим домом, с нашим двором, с подружками, с соседкой Дусей – со всем и со всеми – навсегда.
Трудно расставаться с домом, в котором счастливо прожил первые шесть лет своей жизни…
Наш дом строили пленные немцы. Он был четырёхэтажным, с высокими потолками, с большими комнатами, с широкими лестницами в подъезде, с сухим подвалом, куда осенью ссыпали картошку сразу с улицы в ларь по дощатому настилу, предварительно рассортировав её на мелкую и крупную. Мелкую мы с Лёлькой обожали, сваренную в мундире, очищенную и обжаренную на сливочном масле.
Ни своего сада (так в Новокузнецке называют дачу), ни огорода у нас никогда не было, но четыре сотки, на которых мы выращивали картошку, были всегда. Лет с одиннадцати я начала помогать матери полоть, окучивать и копать картошку – мне эта работа всегда была в радость, тем более, что все мамины сотрудники ласково смотрели и хвалили меня.
Без ванной жить нельзя на свете, нет!
Один существенный недостаток в нашем старом доме всё же был: в квартирах стояли допотопные, коричневые, шершавые ванны из гранитной крошки. Мать никогда не мыла нас в этой шершавой ванне, она ставила в неё нашу детскую, оцинкованную, и по очереди нас отмывала.
Я любила ритуал купанья: сначала нам намыливали голову жидким дегтярным мылом, потом всё остальное – жёлтым банным, а для лица применялось душистое земляничное.
В ванне плавали пластмассовые лебеди и резиновая Зинка со свистком в спине. Заполнившись водой, кукла опускалась на дно, после чего её нужно было достать, хорошенько стиснуть – и великолепная, тугая, длинная струя ударяла в борт ванны…
По окончании водной процедуры мать принимала нас в согретые на батарее простынки, промокала насухо, пробегая по рёбрам, она приговаривала: «Худобздырки мои… мои худобздырки». Мы и вправду были худобздырками…
Созерцательность, моя подруга, приводила меня в ванную, когда мылась мать, и усаживала на стоящую рядом с ванной табуретку – мне было года четыре, и мать меня не прогоняла…
Я наблюдала, как она расплетала свои коски, высвободив их одну за другой из корзиночки, в которую они были уложены на затылке, перегоняла волосы вперёд и закручивала их надо лбом, потом освобождалась от одежды и ложилась в ванну, хотя воды в ней было ещё мало.
