Их одобрение придает мне сил, я расставляю тарелки, которые Мышка успела достать, порывшись в моем кухонном шкафу, набираю воды в чайник. Наморщив лобик, Мышка спрашивает что-то про вазу, которой у меня нет (откуда?), находит бутылку из-под водки (я еще не сделал главное признание) и засовывает в узкое горлышко букет. Она кромсает неподатливые стебли, ловко отхватывая ножом лишние побеги.
– А где ты работаешь? – спрашивает Мышка и, кажется, впервые, смотрит на меня не умильно, а озадаченно.
– У меня вторая группа инвалидности, – говорю я.
– Это рабочая? – сощурившись, уточняет девушка.
– Я и работаю, – признаюсь я. – Переплетчиком, в мастерской. Артель для инвалидов. Городская программа содействия.
Мышка смеется.
– Неужели кто-то еще читает бумажные книги?
Ожидая, пока закипит чайник, она ходит по комнате, заглядывая во все углы.
– А у тебя уютно! – хвалит она. – Дом маленький, зато место живописное!
Она подходит к окну.
– А почему пни во дворе стоят? Да еще разной высоты, сидеть неудобно. Их надо подпилить, а сверху положить доску – отличная скамейка получится.
Я спешу отвлечь ее.
– А что твой парень? Которого ты ждала? Пообещал и не приехал?
– Не совсем, – она ловко снимает чайник с огня. – Вообще-то, мы не договаривались встретиться. Но он каждый день возвращается с работы на этом автобусе. Я его караулю.
– Шпионка! – хихикнул я.
– Пусть не надеется, что отделался от меня, – Мышка поджала губы. – Я буду ходить, пока не поговорю с ним. Он мне за все ответит.
– За что?
– За все, – она вздергивает подбородок. – Никому не позволено сжирать чужую жизнь.
Разговор иссякает, и мы принимаемся за еду. Она действительно хорошо готовит, и соорудила из моих скудных запасов вполне приличную закуску, что поделаешь, я всю еду воспринимаю как закуску.
– Я его любила, – продолжает Мышка. – А он мне мозги пудрил, слова красивые говорил, он же поэт. Даже книжки издавал, правда, электронные, поэтому я удивилась, что переплетные мастерские есть. Выходит, ты тоже к литературе отношение имеешь.
Она облизывается, цепляя вилкой маринованный огурчик.
– Мне нравятся люди творческие, необычные. Художники, поэты или такие, как ты…
Она останавливается на полуслове, уставившись на меня, и понимает, что зарапортовалась. Но я не желаю пропускать ход и спрашиваю:
– Что же во мне необычного?
– Ну? – она мешкает, еще раз обводя глазами комнату, – ты живешь на горе!
– А твой поэт, – спрашиваю я, чтобы сменить тему. – На работу на автобусе ездит?
