Я продолжала смотреть в потолок и сдерживала слёзы, чтобы не плакать при отце. Ему тоже больно. Больнее, чем мне. Он потерял за один день свою племянницу и племянника, год назад племянницу и невестку. Получил дочь инвалида. Врачи говорили, что я могу встать на ноги и, что он сделают все возможное. Но мое психическое состояние не позволяло. Я не выходила на улицу. Ни с кем не общалась. В этом году у меня выпускной, но нет желания идти на него. На этот выпускной год у нас с Лилит и Тиграном были свои планы. Мы все трое окаканчивали школу, несмотря на то, что у меня и Лилит была разница в два года. Этот год должен был запомниться нам на долго и он запомнится. Мне.
– Пап, – тихо произнесла я. Мой голос прозвучал как—то безжизненно, сухо и очень неестественно.
– Да, – но этого хватило, чтобы папа услышал. – Им луйснес.
– Я хочу пойти домой к Лилит… – замолчала, сглатывая ком. – Одна.
– Нарминэ, – папа звал меня так лишь когда хотел очень серьезно поговорить. – Ты уверена, что сможешь пойти одна?
– Да, – тихо произношу я. Папа смотрел на меня, не произнеся ни слова и о чем-то задумался. На его когда—то темных волосах, я заметила новые седые концы. Его щетина стала абсолютно белой, как у шестидесятилетнего старика, а то и старше.
– Поешь сначала, – тихо произнес он, смотря на хаш¹ и матнакаш².
– Я ничего не хочу, – мой голос прозвучал хрипло.
– Так нельзя, тебе нужно поесть.
Из уважения к отцу, я приподнялась и согласилась.
– Вот и славно, – он улыбнулся и поспешил выйти из комнаты. Закрывая дверь, он обернулся проверить, беру ли я суп, чтобы есть. Увидев, что я беру уже вторую ложку хаша, заедаю с матнакаш, он улыбнулся. Я улыбнулась ему в ответ.
«Ему тяжелее, чем мне и поэтому, я должна съесть это из уважения к отцу», – думала я, проглатывая очередную ложку супа.
На просторных улицах Еревана светило яркое солнце, ослепляющее все вокруг. На дороге перед домом, как обычно, играли и веселились дети, радуясь новому дню. На лице проходит нотка грусти от ностальгии воспоминания о нашем детстве. Оно было таким веселым, беззаботным, несмотря на частые избиения дядей его жены, его походы к девушкам лёгкого поведения и ненависть двоюродной сестры. И сейчас, в их квартире все было по—прежнему и при том, невероятно пусто. В кухне витал аромат пирога из груш – коронное блюдо тёти. В комнате Лилит, по—прежнему была заправлена кровать, как заправляет лишь она – оставляя белоснежные подушки на кремовом пододеяльнике сверху. На её белоснежном туалетном столике по—прежнему лежали духи, украшения в ожидании своей хозяйке, а на зеркале висели фотографии, где мы были детьми, наши совместное фото всей семьей и с того дня, когда мы были в зоопарке с сахарной ватой. Тогда, ещё беззаботные и совсем маленькие мы, смеялись над маленьким Тиграном, кепку которого украла обезьяна. Казалось бы, ничего не изменилось и все, как прежде. Но различие было только в том, что хозяек этого дома больше нет. И они не вернутся, и никто не будет защищать меня, никто не поддержит, не обнимет по—сестрински и не позовет погулять вместе. Столько воспоминаний и столько боли от понятия того, что это не повторится никогда и воспоминаний лучше уже не будет. Я ходила по их дому, по их квартире. Когда—то этот домашний очаг был зажжен, но сейчас он безвозвратно погас. Точно так же, как и погасло мое сердце, которого настигла тьма и пустота.
