Глухие взрывы и отзвуки артиллерийских обстрелов слышались теперь непрерывно. Еда подавалась не по расписанию, а от случая к случаю. Детей никто не укладывал спать и не будил, всякое представление о времени потерялось. Несколько раз во всем бункере отключался свет. Хельга на ощупь искала младших сестер и брата. Дети тесно прижимались друг к другу, лежа на нижнем ярусе кровати, и пережидали очередную атаку. Русские бомбили рейхсканцелярию. Снаряды сыпались, как картошка из корзины. Дважды приходила фрау Юнге, она оставляла на полу горящую свечу. Дети молча смотрели, как пламя пожирает воск. Когда свеча гасла, единственным ориентиром в пространстве оставалась канонада над бункером. Больше всего Хельгу страшила кромешная темнота и полная тишина, будто их заживо похоронили в сыром склепе. Когда орудия смолкали, Хельга начинала петь и младшие тотчас подхватывали, только бы не слышать тишины. А когда электроснабжение восстанавливали и внезапный свет ударял в глаза, чувства счастья и благодарности неизвестно к кому на миг вытесняли из груди уныние, ставшее для всех нормой.
И все же, кто-то еще жаждал встречи с фюрером и пробирался в бункер, рискуя жизнью. Вечером двадцать шестого апреля Роберт фон Грейм, генерал-полковник авиации, и знаменитая летчица Ханна Райч прибыли в штаб командования по приказу фюрера. Вокруг все горело, и небо затянуло дымом, на земле не осталось живого места от взрывов, но их легкий самолет «Шторх» умудрился приземлиться на автомагистрали, прямо перед Бранденбургскими воротами. Фон Грейм, сидевший за штурвалом, был ранен в ногу – на подлете к бункеру русские зенитчики прошили днище самолета пулеметной очередью. Ханна Рейч смогла удержать самолет, склонившись к штурвалу через плечо генерал-полковника.
Гитлер встретил их восторженно: «Еще происходят чудеса!» Доктор Штумпфеггер тут же занялся раненым, обработал и перебинтовал простреленную ступню. Ханна Райч сияла от счастья. Она подобострастно склонилась перед фюрером. Эта молодая крепкая женщина-боец, без сомнения, была готова умереть в ту же секунду, если бы Гитлер потребовал этого. Хельге показалось, что преданность фрау Райч к фюреру сродни преданности Блонди.
– Позвольте увезти вас! – настойчиво просила Райч. – Никто другой не воодушевит нашу армию лучше, чем фюрер.
– Нет, я должен остаться, – Гитлер заложил трясущуюся руку за пуговицу кителя.
– Тогда позвольте и мне остаться, – умоляла Райч.
