15". Щербатые ступеньки дугой загибались вниз. В темном и тесном помещении было всего три столика и стойка, расположенная на пути к выходу, наверное, чтобы посетители не могли удрать не заплатив. При нашем появлении три поляка с серыми лицами поднялись из-за стола в углу и, искоса поглядывая на нас, потянулись к выходу, оставив на стойке помятые бумажки.
Хозяин, мужчина с благообразным, даже немного благородным лицом, диссонирующим с его грязноватым передником некогда белого цвета, немедленно подскочил к нам и усадил за столик посередине. Кланяясь как деревянный паяц и ожесточенно протирая подозрительной тряпкой стол, он бормотал какие-то невнятные немецкие фразы. Мы, все трое, состроили брезгливые лица, как и полагалось эсэсовцам, хотя мне, признаюсь, это далось без особого труда. А корчмарь продолжал бормотать нечто неразборчивое, из чего я понял только "Херрен официре". Это было явной лестью, потому что мы с Карстеном и рядовыми-то толком не были. Думаю, что прочие "господа офицеры" его тоже толком не понимали, потому что Карстен показал пальцем на свой открытый рот и трижды произнес: "Ессен!". Хозяин расплылся в улыбке и спросил "Якиенапои?" Юрген вопрошающе посмотрел на меня, Карстен тоже. "Пиво!" – потребовал я, внутренне пожав плечами и стараясь сделать ударение на последнем слоге. Корчмарь улыбнулся еще шире и исчез за стойкой. "Ядзя, служи гостям", закричал он делая ударения в настолько непредсказуемых местах, что я даже заподозрил, что нечаянно произнес слово "пиво" правильно. Из двери в кухню появилась миловидная женщина лет сорока при относительно чистом белом фартуке и в такого же цвета чепце. Она принесла столовые приборы и с грохотом бросила их на стол перед нами. На нас женщина старалась не смотреть, но, поймав ее взгляд, я разглядел в нем смесь ненависти, страха и тоски. Возможно, это мне лишь показалось, и все же Ядзя несомненно глядела на меня волком. Может быть тогда, в сентябре 39-го, у нее погиб брат, муж, ребенок или еще кто-то из близких, а может быть и все сразу. Теперь ей придется жить с этим до конца ее дней, а люди в такой-же как у нас форме, еще почти два года будут служить ей напоминанием. Хозяин тоже что-то заметил и зашипел: "Ядзя!" Женщина в ответ на это лишь пожала плечами и, сгорбившись, удалилась на кухню. То ли мне показалось, то ли ей вслед прозвучало: "Курва!", после чего хозяин поставил на наш стол три высоких кружки светлого пива и тоже исчез на кухне. Оттуда послышался его возбужденный голос, прерываемый лишь короткими, спокойными ответами Ядзи. Слов было не разобрать и нам стало неуютно в этом подвале. Но пиво неожиданно оказалось свежим, а вскоре появился и корчмарь с тарелками. На тарелках обнаружился неплохой бигос, похожий на тот, что делала моя мама. Только у мамы в кушанье шли кошерные куриные сосиски, а вот те колбаски, что попадались в моей тарелке, явно раньше хрюкали. Но меня сейчас меньше всего волновали проблемы кашрута и я накинулся на еду. "Господа офицеры" немедленно последовали моему примеру, так что и наши тарелки и наши кружки довольно быстро опустели. Я уже было собирался заказать по второму пиву, как к нам, с исключительно таинственным видом и прижимая палец к губам, подошел хозяин.
