Первый град императорского огня скосил около 30 гвардейцев, среди которых оказался и поручик Корсаков. Находившийся подле него подпоручик Миллер наблюдал, как его друг завалился назад на спину и тяжело захрипел булькающей в лёгких кровью.
– Встать в строй! – заревел командир полка, и солдаты словно зомби сомкнули ряд, оставляя мёртвых и раненых товарищей лежать под ногами.
– Взвести ружья! – продолжал орать командир.
– Своих бьют, собаки! – словно бешенный кричал Пётр.
Никто не был готов к тому, что по ним будет открыт огонь. Однако теперь, видя кровь своих братьев по оружию, мятежники в ответ начали прицельно стрелять на поражение. Николай, наблюдая за сопротивлением восставших и выстрелами в свою сторону, тяжело вздохнул и махнул рукой артиллеристам, отдавая приказ на уничтожение заговорщиков и примкнувшим к ним солдат и офицеров. Кровавая бойня на сенатской площади началась.
Пушки метали картечь по народу и восставшим полкам, не щадя никого: ни детей, ни стариков, ни женщин. Люди начали метаться по площади, словно шальная раненая лошадь. Сын бакалейщика споткнулся в бегущей толпе и упал под ноги обезумевшим от вида крови людям. Его моментально затоптали спасающиеся от картечи, переломив хрупкую мальчишескую шею.
– Ермолка! – кинулся к нему бакалейщик, и тоже оказался под ногами беснующихся от страха людей.
Сенатская площадь превратилась в кровавую кашу, повсюду валялись трупы людей и солдат, искалеченные от пуль артиллерии мужики и бабы хрипели и выли от боли, снег побагровел. Часть солдат побежала на лёд Невы, пытаясь выстроить ряды и привести оставшиеся силы мятежников хоть в какой-то порядок, но и там их достали тяжёлые ядра пушек. Они пробивали лёд, и гвардейцы тонули в холодной воде.
Пётр понял, что Николай настроен решительно, и пощады никому не будет. Восстание проиграно и теперь ему предстоит держать ответ перед судом. Он ретировался с площади, пробираясь сквозь плачи и мольбы о помощи, переступая через окровавленные тела ни в чем не повинных зевак, с глубокой досадой в душе думая о том, что он мог пристрелить Императора, но смалодушничал.
Михалыч ехал в машине с тяжёлыми думами о том, что скорее всего на него повесят очередное дело, которыми он и так был завален по самое горло. Рэкет, шантаж и убийства, объединённые преступным сговором в один большой и тайный маховик, вращающийся в обществе незаметно от глаз обычного человека и приносящий огромную прибыль определённым лицам были его спецификой работы. Он находил связи, устанавливал всех участников преступного сообщества и очищал Родину от криминальных анклавов, третирующих законопослушных граждан и нарушающих установленные государством правила поведения в добропорядочном обществе.
