Она посмотрела на отцовский портрет, который всё это время держала в руках. Теперь почему-то его лицо казалось печальным, в глазах укор и разочарование, будто ожидал чего-то другого от неё.
— Скажи мне, что делать? — прошептала она портрету. — Убить его? Оставить эту падаль на страницах истории несчастным праведником, павшим от руки обезумевшей племянницы-осквернённой? Запятнать твоё имя? Нет, ни за что! Он заслуживает только долгой и мучительной смерти в позоре и изгнании.
Как же так? У неё ведь было всё, что можно пожелать. Рожденной в величии и роскоши, ей позволялось всё, кроме одного: использовать свой дар или даже заикаться о нём.
Будучи ребенком, не понимала, почему отец так злился, если, в порыве озорства, вынуждала его вдруг спеть забавную песенку или громко засмеяться без причины. После подобной выходки он не разговаривал с ней часами и это было худшим наказанием, ведь она не могла провести ни одного вечера без очередной истории о древнем мире, прекрасном и полном чудес.
Однажды она заставила старую Нанни плясать так долго, что та не смогла подняться с постели на следующее утро. Всю неделю отец даже не смотрел в её сторону, только приходил по вечерам и холодно желал приятных снов. На все мольбы прочесть хотя бы маленькую сказку, молча покидал спальню.
Спустя какое-то время, вместо привычной прогулки по саду, няня отвела её к выездному двору и оставила с Севиром. Обычно весёлый, тот угрюмо молчал, изредка бросая сочувствующие взгляды. Рядом ожидала невзрачная карета с двумя вороными в упряжке. На любые вопросы Севир просил подождать и нетерпеливо оглядывался на парадные двери. Отец появился не скоро и, даже не взглянув в её сторону, молча забрался в экипаж. От обиды Ровена едва не разревелась.
Они долго ехали по городу. Карета скрипела и пошатывалась. Отец негромко спорил с Севиром, злился, что-то доказывал. Из всего сказанного она поняла, что ему не нравится место, куда её везут. Ровена помнила, как испугалась, что её оставят плохим людям, которые забирают всех «неправильных» детей.
«Ты не любишь меня!» — сквозь слёзы упрекнула она отца. — «Ты хочешь избавиться от меня!»
Папа долго успокаивал её, утирал щёки от слёз и повторял, что скорее умрёт, чем отдаст кому-либо. Истерика прекратилась, но она ещё долго недоверчиво поглядывала на отца, пока тот пытался объяснить, куда они едут и для чего.
Он не солгал: никому отдавать её не собирался, но то, что увидела в тот день, навсегда запечатлелось в памяти. С ног до головы облачённые в чёрное, дети, немногим старше её самой, вперемешку со старшими, под злые крики тренера и пощёлкивания кнута, бегали по огромной арене. Другие, раз за разом, с неистовым упорством, повторяли какие-то движения. Третьи, поодаль от остальных, валялись в пыли и яростно колотили друг друга.
