– Это не нашу, это СОБРов.
– А мне кто об этом сказал? Мы из новостей узнали, что машина наша. На работе неделю телефон разрывался, об этом ты знаешь, думал? Славка твой там, Серёга в училище, офицером будет, тоже туда?
– Таня, не дави на мозоль.
– Мозоль, говоришь, да у меня вся душа – мозоль, куда ни прикоснись – везде больно. В общем, так, Волошин, я долго думала, долго и трудно, пора тебе делать выбор, или война, или семья. Нет больше другого выбора, нет и быть не может, не тот у нас уже возраст, чтобы сердце друг другу рвать. Такой мой тебе сказ.
– Покурю пойду, – Волошин взял сигареты и вышел на площадку.
Закурил. Мысли в голове скакали, как сумасшедшие, с одного на другое.
«Хорошо, что ещё не знает, что мы в другой машине ехали. И про Славку зря я ей рассказал, лишнее расстройство. Вон как прорвало, прямо битву при Ватерлоо мне устроила, долго копила, вот и выплеснула. А с другой стороны, я больше и не собирался никуда ехать, хотя после каждой командировки так думал, потом ехал всё равно. Может, правда, пора завязывать, права Татьяна, пятый десяток, не те годы».
По лестнице поднимается сосед сверху:
– О, здорово, Петрович, с возвращением!
– Здорово, спасибо!
– Ну, как там, в тёплых краях? У нас вон, снегу по уши, а там, небось, и нету.
– Нормально там, и снегу нету.
Сосед, поняв, что к разговору Волошин не расположен, пошлёпал дальше.
«Нет, а всё же права, наверное, Татьяна. Что мы знаем, как им тут без нас? Я – солдат, а что-то как узнал, что Славка на войне, места себе не находил, а тут женщина, – продолжал свои мысли Волошин. – Точно права, не поеду больше никуда, да и вообще, пора на пенсию. Домик надо ремонтировать, огород, курочек завести, а может, и кроликов. Выслуги-то лет тридцать со всеми льготами наберётся, хватит».
Затушив третий окурок в консервной банке, стоящей на подоконнике, Волошин вернулся в квартиру:
– Всё, Тань, решил, твоя победа в этом бою, больше никуда не еду. Будем дом ремонтировать, лето скоро, хватит на самом деле.
Татьяна впервые с момента встречи улыбнулась, уж кто-кто, а она-то знала, раз сказал, значит, решил, так и будет.
Через два года Волошин ушёл на пенсию, всё-таки обычная служба, без командировок, была пресновата. А ещё через два года у Волошиных родился сын, маленький непоседыш. Значит, всё правильно, значит, жизнь продолжается, и свой последний бой Волошин проиграл не зря.
Маленькая колонна втянулась в ущелье полностью. Волошин, сидевший на второй броне, оглянулся: за двумя «Уралами» и уазиком БТР с бойцами. Шесть единиц техники, два отделения сопровождения, в крытых брезентом машинах – новый отряд, руководство – в уазике. Всё, как всегда, только дорога почему-то незнакомая, ущелье тёмное, узкое, как щель, солнце здесь, похоже, появляется на пару часов в день, не больше. Скорее бы уж закончилось, Волошин снова повернулся вперёд. Что за бред? Прямо перед колонной, посреди дороги, стояла пушка. Маленькая, на каких-то мотоциклетных колёсиках, похожая на сорокапятку из фильмов про войну. Вокруг столпились с десяток бородатых моджахедов в длинных белых рубахах-пируханах и шапках-пуштунках. Они ничего не делали, просто стояли и улыбались. Беззвучный выстрел, пушка выплюнула пламя, и головной БТР медленно скатился в пропасть вместе с сидящими на броне.
