Звезда Волошина | страница 21



Закурили ещё.

– Ну, что, старлей, поговорим за жизнь?

«Ну, наконец-то, я уж думал, просто напьёмся».

– Отчего нет, поговорим, – под такую закуску водка мозги не расслабила, но больше пока не надо.

– Судя по твоему званию и возрасту, ты не карьерист, – начал майор.

– Так и ты в генералы не вышел, – съязвил и я.

– Это точно, поэтому ломать комедию друг перед другом нам незачем.

– Незачем, – согласился я.

– Кто и для чего тебя послал, я понимаю, пожил. То, что поступишь правильно, не сомневаюсь, людей повидал. Поэтому скрывать я от тебя ничего не буду, расскажу, как есть, а что ты будешь докладывать туда, – майор ткнул пальцем куда-то назад, – дело твоё. Правильно ли делаю, я и сам не знаю, но выхода другого не вижу.

И майор рассказал. Рассказывал всю ночь, уговорили мы с ним три бутылки водки, повар ещё жарил картошку, ещё открывали тушенку, выкурили мою «Оптиму» и его «Донтабак». А потом я неделю валялся на койке, ничего не делал, да и что было делать, задание фейсов я выполнил, всё, что происходило на блокпосту, знал, вечерами заходил к майору поболтать «за жизнь», ну, и выпить по сотке, в общем, неделя отдыха удалась, даже пару раз съездил в Моздок, пользуясь полной бесконтрольностью. Но всю неделю не давала покоя мысль, что говорить фейсам. С одной стороны, они правы, но с другой – рассказ майора, задачка не из лёгких. Да и майор хорош: «Поступай, как знаешь… сам не уверен». Я, что ли, за него должен быть уверен?

А рассказ майора был следующим: «Прослужил я тридцать один год верой и правдой. Это моя последняя командировка, именно последняя, а не „крайняя“, по приезду домой пенсия. Помотала за тридцать лет служба достаточно, от училища в Новосибирске до Белоруссии, потом Казахстан, Коми, Сахалин и сейчас Воронеж. Там семья, на съёмной квартире, на свою не заработал, а жить в офицерских общагах возраст уже не тот. Да и семья: жена, две дочери, старшая – инвалид детства, лежачая, младшая – студентка, второкурсница мединститута. Жена, понятно, не работает, от старшей не отойти. Я не жалуюсь, хватало, не богато, конечно, на одну мою зарплату, но жить можно, мы привыкли. И вот теперь пенсия, ну, может, когда-никогда сертификат получу, хотя не факт, а пока как жить, где и на что? На одну пенсию вчетвером? В бомжи вместе с семьёй подаваться, в попрошайки? Вот скажи мне, как? Есть у меня мечта: дом купить, хозяйство завести, прожить легче, силы пока есть. В глухой деревне нельзя, никак нам без медицины, а в городе или рядом – денег нет. Приехал вот сюда, посмотрел и стал брать. Да, наступил на свои принципы сапогом, на гордость свою офицерскую, и беру. Пропускаю наливники (машины, переделанные на провоз самопального бензина) по ночам. И судите меня, осуждайте, как хотите, но не вижу я другого выхода для себя. Да и не за себя я вовсе беспокоюсь, за семью, куда мне с инвалидом деваться. Не поверишь, старлей, если бы не они, пулю бы в голову пустил и весь разговор, но нельзя мне, ответственность на мне лежит. Тошно от этого, дальше некуда, за что так с нами? У тебя-то квартира есть? А, нету… И брать, наверное, не умеешь… Ну-ну, вот припрут, как меня, пенсией к стенке – научишься. Что башкой-то мотаешь, не думаешь пока? И я вот не думал, да научила жизнь, как вот мне им в глаза смотреть, если я кусок хлеба в дом не принесу? На работу… Да кому мы нужны, молодых, здоровых девать некуда. А я умею только батальоном командовать или ротой, так не будет у меня через неделю ни батальона, ни роты. А жена и дочки будут. Так вот, старлей. А ты сам решай, что им докладывать».