Стрелять он не решался, чтобы не шуметь, не рисковать, а может быть, и по совсем иной причине – по причине полной израсходованности пулек в предыдущей работе.
Машина старалась отбиться от вцепившихся в нее – разом, как живое существо, но волокла их за собой поначалу осторожно и с очевидным благородством, чтобы не причинить никому вреда, чтобы только рвануть от всего и вся прочь – под защиту стихии ночной метели. Машина как бы еще надеялась, что шакалам долго за нее не удержаться голыми руками – быстро отобьет в них охоту поживиться жгучий холод металла.
И только почувствовав, что эдаким макаром никак не отбрыкнуться, взвыла машина от ярости, крутануло ее на месте – шакал справа отлетел в сторону, но снова успел схватиться за ручку. Шакал слева еще удерживался. Оба они сначала бежали, потом волокло их по снегу, но машина рванула вперед, резко тормознула, ее как-то так вывернуло, что шакала, который колотил рукояткой пистолета в стекло, ногами занесло под задние колеса. Хрустнули кости. Должно быть, от болевого шока он даже не успел взвыть. Машину при этом тряско подбросило, как на бревнышках трухлявой переправы.
Другой шакал, висевший сбоку, тоже не смог удержаться. Он сорвался, и его кувыркнуло пару раз на мостовой. А тот, который лежал плашмя на капоте, продолжал держаться за его край. Водитель газанул, машина вновь взревела, ее вынесло по диагонали через всю улицу прямо по направлению к Гелию, который перепугался в этот миг не за себя, а исключительно за котенка.
Резко вывернув руль, спасавшийся водитель, видимо, надеялся, что тип, распластанный на капоте, не сможет удержаться и сорвется к чертовой матери в сугроб. И он действительно не удержался, но рывок машины был столь силен и резок, что тело его оторвало от капота, отбросило, развернуло в воздухе и шваркнуло головою о чугунный угол тумбы фонаря.
Именно последние эти пять слов навязчиво зажужжали в мозгу Гелия, как это бывает со словами любой дурацкой песенки, западающими в память, словно жучок под какой-нибудь сучок, и там без умолку верещащих… о чугунный угол тумбы фонаря… о чугунный угол тумбы фонаря…
Вообще, надо сказать, что Гелий, с детства обожавший музыку, порой улавливал душевным слухом музыкальные смыслы событий и случаев, свойственные – он это понимал – не только самой музыке, но всей шумно существующей природе и миру людей, исторически живущему за ее счет.
Поэтому он и расслышал в только что случившемся въедливый душок приблатненно уродливой нашей действительности – душок блатного опуса, который вырвался из всей
