Форменное безобразие происходило перед треугольненькими раструбами поросячих ушек, кулинарным каким-то чудом не обгоревших дочерна в духовке, но торчавших на лысой жирненькой макушке и даже поблескивавших при только что зажженных свечах сиво-рыжеватенькими, не осмоленными волосиками.
Чертики, мелкие демонишки, бесенята и типчики так и ломились в глубину ушей, давя друг друга и беспощадно отшвыривая себе подобных в сторону, не производя при этом никаких звуков. Зрелище это отвратное напомнило Гелию издевательские пародии важнейшего из искусств на сцены пароходного бегства несчастных российских граждан и врангелевцев в Константинополь.
А перед добродушно ощеренной поросячьей пастью, слегка прикусившей клычками язычок, творилось вообще нечто невообразимое. Нечисть, совсем потерявшая личные приметы, хотя она и до этого не отличалась такой уж запоминающейся, самобытной яркостью своих внешностей, просто кишела перед пятаком; прорываясь в пасть, висла на нижних зубках, как на кольях ограды; тянулась к верхним; соскальзывала с них; отбрыкивалась, пиналась, попадала наконец туда, куда столь непристойно стремилась, и освобождала место для остальных, поспевающих непонятно к какому сигналу отбытия.
Самым же отвратительным изо всего, приковавшего к себе взгляд Гелия и отключившего его на какой-то миг от течения общего времени и действительности, была картина следования в довольно широкое отверстие под пережаренным хвостиком, затененное стебельком сельдерея, целой партии незначительных, скверных, но ужасно претенциозных доходяг бездарной нашей политической преисподней.
Ясно было, что погрузка их в поросячье чрево осуществляется солидно, по строгому расписанию, в соответствии с какими-то явно туфтовыми спецраспоряжениями и фармазонскими гарантиями. Внешность всей этой партийной группы была явно синтетической, но в общей ее бесовской, полурастекшейся красновато-гноевато-зелененькой массе можно было различить черты физиономий видных лакеев той части населения городов и провинции, которая, очумев от внезапного изменения образа привычного существования, слеталась, как мухи на помойку, и ласково облепляла любого прохиндея, обещавшего ей за-место разбойных свобод возвращение гарантированной лагерной пайки и охрану от разгужевавшихся урок.
Вид у всей этой шобловой бесовской группы был, кроме всего прочего, таким, как у бедняг-парашютистов, засылаемых в тыл врага, исторически обреченных на ужасный прыжок в бездну неведомого и стоически ожидающих неизбежного командирского поджопника.
