Есть только один шанс найти эту чертову конюшню. Только один. И я тороплюсь.
***
Я терпеливо ждал. А это нелегко в моем-то положении. Вон под стулом уже целая лужица крови натекла. Моей крови.
Лиза что-то говорила. Половину я не понимал. Говорила, говорила, быстро, теряя слова, торопясь успеть в отведенное ей время. Успевая выплеснуть на меня всю свою ненависть и отвращение. Говорила, как же ей мерзко было находиться со мной рядом. Говорила, что держала меня на иванычевском поводке. Говорила, что я мерзкий биологический урод, что ее блевать тянуло, когда я к ней своими руками прикасался. От меня мертвецами несет! Ха, ну не первый раз. Все это я уже где-то слышал. Мне такое часто говорили. Все всегда заканчивается одинаково. Не особо мне в амурных делах везет.
Она ругала меня на чем свет стоит, а лужа становилась все больше. Время истекало, я специально следил за часами. И кивал согласно. Да, я – урод. Вот ведь. У этих городских шлюх понатыканы в зад импланты, накачены гелем губы и грудь, одинаковые от пластики лица, а я урод? Урод, урод, признаю.
Вот и время вышло. Я поднял ствол. Лиза перешла на всхлипывающую скороговорку. Не хотел я, но пришлось стрелять. Пуля обожгла ей колено.
Она взвизгнула. Ей больно. Зато поток ругани и грязи иссяк. Теперь только тихо всхлипывает и размазывает косметику по лицу. Не лицо, а клоунская маска. Я повторил вопрос. Может она от стресса забыла, что я у нее спрашиваю. Она послушно назвала адрес. Ага, станет она врать, знает ведь, что я вернусь если что. Тут она стала набрасывать, что сама прошла через эти конюшни. И никто ее не спасал. Она ждала, а никто ее не спасал.
Надо было спешить. Я поднялся со стула. Она еще что-то крикнула мне вслед, но я уже не слышал. Говорю же, не получается у меня с женщинами. Всегда одно и тоже.
***
Пришел серый рассвет.
Тот снег, что не успел сдуть ветер, застыл и стал ледяной коркой.
Небо, асфальтовая дорога, голая земля, старый парк – стального цвета. Единственная аллея упирается в здание бывшего ДК. Облезлые колонны, потрескавшаяся штукатурка, выцветшие плакаты на стенах.
Я поднимаюсь по ступеням. Цепляю кривой левой рукой и тяну на себя тяжелую дверь. Запястья горят огнем. Правую руку я не чувствую. Перед глазами танцуют белые точки.
– Так и знал, Ганзи, что ты не уедешь, упрямый ты черт, – шипит с площадки на втором этаже Аспид. Он стоит в полумраке, едва различимый на фоне окна. Черное пятно на сером фоне.
