Диванчик в гостиной был ужасно неудобный – по крайней мере, так казалось Этьену. Он проворочался часов до трех, а потом встал, чувствуя, что уснуть все равно не сможет. Когда вино окончательно выветрилось, он стал сам себе противен. Да, Розалин – животное, но это не значило, что надо было превращаться в такое же животное – похотливое, думающее только о постели.
От одних воспоминаний, как он волок ее в постель, как упрашивал приласкать его, как целовал насильно – Этьена замутило. Обещал себе, что не притронется к ней и пальцем, а сам только и мечтал, как бы уложить ее в кровать.
Но эта чертовка довела его. Как получается, что только посмотрев на нее, он запылал, как мальчишка? А ведь ей тоже понравилось. Она ведь продолжала ласкать его, когда он отпустил ее руку. Знала, что сводит его с ума, и пользовалась этим.
Этьен вспомнил, как в первую ночь, когда они ночевали вместе, бродил вокруг нее, желая прикоснуться, хотя бы пока жена спит. Вспоминал, как она сидела у него на коленях – испуганная, смущенная, а потом бросилась бежать, едва увидела его без штанов, и злость нахлынула с новой силой.
Только злиться следовало на себя, за то что дал слабину. А если бы все обошлось не просто ласками? Он сам бы вручил Розалин оружие против себя для предстоящего судебного разбирательства по разводу.
Вот дурак!..
Но злиться следовало только на себя, ни на кого другого.
Розалин не вышла к завтраку, передав через Сесиль, что чувствует себя плохо. София решила проведать невестку, но вскоре вернулась, сообщив, что ее даже не пустили в комнату.
- Только чуть приоткрыла дверь, - рассказала мать Этьену. – И в самом деле, выглядит неважно – глаза красные, будто плакала. Вы не поссорились вчера? – она смотрела встревожено, и Этьен поспешил заверить, что ночь с женой прошла в любви и согласии.
- Наверное, мигрень, - сказал он, стараясь казаться беззаботным. – Видишь, тучи собираются. Розалин всегда валяется в постели, когда собирается дождь.
- Может быть, - нехотя согласилась мать.
После завтрака играли в лото, но Этьен все время забывал закрывать выпадавшие цифры и проигрывал одну карту за другой. К злости за свое дурацкое поведение примешались и угрызения совести. Несомненно, что Розалин обиделась. Она и раньше на него обижалась, но не так, как вчера. Раньше в ее обидах всегда было больше ярости. Она превращалась в настоящую мегеру, когда ей казалось, что он ее обидел. Но никогда не проливала слез и не запиралась в комнате. Наоборот – уезжала, не предупредив, и возвращалась лишь под утро, навеселе и пропахшая крепким табаком. Притом, что сама не курила.
