— Я передал тебе обувь, — выплюнул он с отвращением. — Она стоит…
— Стило уточнить размер, — лгать не пришлось. Ступни слегка отекли и не уместились в изящные туфли. Такого со мной не бывало раньше.
— Не приподнимай подол платья… — он мерзко оскалился, — позже сделаешь это, дорогуша.
От омерзения меня встряхнуло. Неужели этот выродок так и не понял, что я и впрямь больше не та запуганная кроха, которая ютилась в подвале его дома? Или он решил, что ошейник сломает то, что он не сумел? И главное, кто оплатил все расходы? Ведь не только артефакт стоил дорого. Даже исключив гонорар охотника, я не могла не понять, что размещение гостей в городке, нанятая охрана, снующая по двору, стоит больше, чем Тод может себе позволить. Глупый койот не осознавал, что ему не силам владеть титулом и всеми богатствами моей семьи. Вероятно, кто-то более властный помогает ему, чтобы затем заполучить все в свои руки. В свой карман.
Если бы это затеяли другие перевертыши, то скорее всего сами попытались меня захватить. Хотя есть вероятность, что меня заберут как трофей, после «случайного» убийства супруга. Но есть другая вероятность, мысль о которой я гнала от себя подобно чумной. Тод мог оказаться достаточно отчаянным, чтобы связаться с ведьмами. У тех всегда были средства и планы. А еще они лучше кого бы то ни было умели стрясать долги. Свое они получали, используя любые методы. Даже кодекс был им не помеха. Лучшие адвокаты выходили из ведьм. Еще бы! Все лазейки в законе придуманы ими и освоены мастерски.
Мне не хотелось думать, что Тод стал собственностью ведьм. Вот только других разумных вариантов не было. Никто другой бы не осмелился затеять подобную аферу и выкрасть меня из Монетска. Оставалось надеяться, что мой шериф найдет меня. Может увидит в новостях… О том, что для меня может быть слишком поздно думать не хотелось. Цепочка на шее сдавила кожу и слегка ее процарапала, провернувшись. Ненавистная вещица убьет меня, стоит ослушаться приказа. Но сущность внутри меня не боялась. Удивительная уверенность, что мы выберемся из дикой ситуации, передалась и мне самой. В пользу ее не оставалось никаких доводов. Только предчувствие. Раньше я не доверяла ему. А сейчас придется. Другого выхода нет. У меня не осталось больше ничего. Даже кулон бабушки и тот остался в квартирке над пекарней. По щеке скользнула теплая слезинка. Другой бы принял ее за проявление слабости и только мне известно — в этот момент пришло осознание, что я последняя из великого когда-то рода. Правящего.
