лакомство для медведя | страница 102



— Что вылупился? — недобро поинтересовалась я, делая шаг навстречу и с удовлетворением отмечая, что мой надсмотрщик попятился.

Значит, все же меня запретили касаться. Невольно испытала облегчение от мысли, что время пыток еще не пришло. Оно наступит позже. А значит, у меня есть шанс дождаться… Чего? Того, что терпение подведет владельца ошейника или неожиданно появится помощь.

— Хозяин приказал спуститься на обед, — напомнил о себе койот.

— Он мне не хозяин, — огрызнулась холодно.

— Ему это скажи.

Зверь внутри бросился вперед, ударившись о тесную клетку костей. Тело качнулось так резко, что сохранить равновесие вышло с трудом. Лунки ногтей горели, зубы ныли, а кожа стала мала, словно детское платье.

— Ты чего? — подозрительно пролепетал вошедший. — Не вздумай дурить. Тод не потерпит…

— Пошел вон, — вырвалось надсадно. — Спущусь сама. Дорогу я знаю.

Не знаю, что мой несостоявшийся сопровождающий увидел в моих глазах, но уверенности на его лице поубавилось. Он отшатнулся и выскочил в коридор. Пальцы дрожали. С трудом удалось пригладить влажные после душа волосы, оправить мятую ткань. Пятна крови на вороте футболки засохли, сделав ткань заскорузлой. Никто не потребовал сменить одежду. Подозреваю, что такие мелочи бывшего не беспокоили. Вряд ли он способен на продуманный план. Нужно точно выяснить, для чего ему понадобилось возвращать меня. Но самое главное, стоит узнать, кто взял на себя расходы по моему возвращению. Не поверю, что обнищавший за годы разгульной жизни клан смог бы позволить себе такую сумму. Ошейник вдруг натянулся, сдавив шею. Ухватившись за цепочки, дернула ее и едва не завизжала от боли. Артефакт накалился. Запах паленой кожи вбился в нос.

— Псина уродливая, — завыла я, продолжая бороться с проклятой вещицей. И ведь умом понимала, что не смогу сорвать ее. Точно знала, такие цепочки снять может лишь хозяин. — Выродок!

Внутри полыхнула первобытная, неведомая доныне ярость. Она окатила меня с головы и осыпалась искрами у самых пяток. Здесь от меня ждали покорности, привычного подчинения и терпения. Именно так я вела себя в прошлом. Была жертвой. Бессловесной, жалкой, забитой. В груди пекло. В глазах горели злые слезы. Тод тянул меня к себе. Тащил своей волей ползти едва ли не на коленях, на которые я рухнула, в гостиную, где он ждал моей капитуляции. Моего унижения.

И ведь я только сейчас осознала, что терпела все не только по приказу отца и не из-за страха перед койотом. Нет. Я не верила в себя. И дело не в сущности, которая спала в истощенном теле. Вовсе не в этом причина моего отчаяния. Просто мне, потерянной и брошенной, не верилось в возможность обрести свое будущее. О настоящем счастье я даже не мечтала. Казалось удачей обрести мир в душе и крохотный уголок, где никто не станет ломать кости и рвать душу. Мне нужно было так мало. И так бесконечно много.