Это, — заключил он, — Не язычество, а разложение христианства, — и вернулся к трудам Петрония, который, по его мнению, о тех же самых вещах писал намного лучше.
Но сколько бы удовольствия не доставляла ему игра в шахматы с Абсолютом, он понимал, что совершенно бесполезно предлагать этот хлеб жизни Хью Пастону в его нынешнем состоянии; да и, если уж на то пошло, в любом состоянии. Пастон был человеком, изголодавшимся по жизни; человеком, который голодал среди изобилия, не понимая, что с ним происходит. Добрая старая кальвинистская няня надела ему шоры на глаза, а то, что в государственной школе считали духовным воспитанием, доделало остальное. Старый Джелкс вспомнил циничный комментарий Литтона Стрэйчи о числе лучших мальчиков великого доктора Арнольда, которые сходили с ума[11].
Он с облегчением обнаружил, что его гость, избавившийся от своих неотложных дел, выглядел вполне довольным, поев домашней еды прямо со сковородки, и теперь развлекал себя хождением вдоль полок. Он видел, что Пастон набрал и принес на диван целую охапку интересующих его книг, зная, что здесь он найдет верный ключ к разгадке человеческой природы, и уселся их рассматривать. Он заметил, что среди них был и драгоценный Ямвлих; и старый том мадам Блаватской; и, что было уж совсем неуместно, еще один роман Гюисманса, «Наоборот». Джелкс наблюдал, как он переходил от одной книги к другой и снова возвращался к предыдущей. Он думал, что роман «Наоборот» заинтересовал Пастона лишь из-за того, что был написан Гюисмансом, и был сильно удивлен, когда он уселся за его чтение. Время шло; старый книготорговец заварил свежий чай, вызывающий желание облачиться в ночной колпак, и поставил кружку рядом с локтем своего гостя, который этого даже не заметил.
Внезапно Хью Пастон поднял голову.
— Я нашел свою Библию, Джелкс, — сказал он.
— Святый Боже, — воскликнул старый книготорговец, — Мне нравится ваш вкус в Библиях.
— В этой все не настолько примитивно, как в оригинале.
— Может быть и нет. Но даже с точки зрения литературной ценности я предпочел бы оригинал.
— Это вы, Джелкс, вы можете предпочитать оригинал, если вам он нравится. А это мой выбор.
— Будь вы моим сыном, вы бы давно лежали на моих коленях лицом вниз.
— Если бы я был вашим сыном, Т. Джелкс, то к настоящему моменту вы были бы уже мертвы и выращивали маргаритки на своей могиле, если бы не вырастили огромный дуб. Я уже не ребенок.
— Значит, вы уже достаточно повзрослели для того, чтобы иметь более зрелые предпочтения в литературе.
