– Не пожалеешь, – вполголоса пробормотал парень, поднимая куртку и свитер с грязного пола и направляясь ко мне в квартиру, – или уж точно не ты…
А я, глядя на одевающегося и одновременно раздевающегося парня в своей прихожей, все больше офигевала.
Баринов в моей квартире… охренеть…
Я задумчиво гоняла по тарелке последний кусочек яичницы, пытаясь воспринять информацию. Авария, загробный мир, ангелы и демоны, рай и ад… все это казалось полным бредом. Нет, я не была законченной атеисткой, и даже в детстве с бабушкой не раз ходила в церковь, с интересом и даже благоговением рассматривая многочисленные лики святых. Бабушка много о них рассказывала, ставя тонкие церковные свечки и очень тихо молясь, почти беззвучно шевеля губами. Я ей никогда в эти моменты не мешала, терпеливо дожидаясь момента, когда можно будет пойти домой. Но об истинной вере говорить не приходилось.
Вот и сейчас меня одолевали сомнения. Честно говоря, если бы не ожившая татуировка, скрытая в данный момент под свитером, я бы без раздумий вызвала «веселую» бригаду скорой помощи в составе трех крепких ребят с последующей транспортировкой в ту самую больничку, где «и тебя вылечат, и меня вылечат». Но боюсь, что даже там такое окажется в новинку…
– Что, до сих пор думаешь, что у меня не все дома? – невесело хмыкнул парень, захватывая длинными пальцами очередную печеньку и отправляя ее в рот.
От ужина он отказался, чему я была рада безмерно. Продуктов наличествовало ровно столько, чтобы либо накормить одного, либо оставить голодными двоих. А я уже чувствовала, как желудок начинает медленно точить позвоночник, отказываясь терпеть. Поэтому, с чистой совестью налив гостю чай и выложив на стол любимые французские крекеры, я с аппетитом умяла содержимое сковородки, стараясь не причмокивать от удовольствия. Правда, про хлеб пришлось забыть. Отвертеться от допроса любопытной соседки мне бы не удалось, а бежать на другой этаж сил уже не было.
И теперь, когда голод был утолен и не мешал соображать, я задумалась.
– Ну… я… – замялась с ответом.
– Да ладно, я и сам прекрасно понимаю, как это звучит! – вскинулся Баринов, чуть не опрокинув полупустую кружку, – можно подумать, что я этого сам захотел! Ай! Зараза!
Он приложил ладонь к груди, к тому месту, где был ангел, и с остервенением потер, скривившись. А на мои округлившиеся в удивлении глаза, пояснил:
– Эта сволочь мне теперь жизни не дает! Уй! – он снова скривился, – теперь, если ругаюсь, или это… привираю… то током бьется… еще и ехидничает, пад… вредитель!
