Коварные умы | страница 149



— Я написал то письмо на радиостанцию, — сказал я, и она застыла в моих объятиях. — Нет никакого предложения стажировки. Нет ничего, Сидни.

Медленно, она поднялась с моих колен, и я подготовился к её ярости, но встретил мертвенную тишину. Она не сказала ничего, но ей и не требовалось, потому что всё говорили её глаза.

Они были настолько полны яда, что я мог ощутить его болезненное жжение в своих собственных. Вскоре я стал моргать, глядя в потолок, делая короткие неглубокие вдохи. — Сидни, прош...

— Не надо, — прошептала она с рыданием. Схватившись за грудь, она издала страдальческие звуки и зарыдала с удвоенной силой, лёжа на боку. — Ты знаешь, как я была счастлива? — её голос был хриплым от эмоций, и я был слишком труслив, чтобы посмотреть на неё. — Я рассказала своей маме, и она ответила, «Возможно, я ошиблась. Возможно, ты талантлива, Сидни».

Она перевернулась на колени и подняла голову, её щёки опухли, и было невозможно отвести от неё взгляд.

— Это самое приятное, что она говорила мне за многие годы. — Затем она скользнула щекой вдоль моей, и я мог почувствовать её дыхание у своего уха. — Этому нет прощения, — прошептала она, и я прикрыл глаза. — Ты заслуживаешь только самого худшего, Питерс, и, надеюсь, получишь по заслугам.



Глава 41



Кто бы ни сказал: «Палками и камнями можно поломать мне кости, но слова мне боли никогда не причинят», был грёбаным лжецом.

Во времена учёбы в начальной школе, я написала трогательный рэп для любви всей своей жизни, Джейкоба Дениса, и исполнила его перед учениками своего пятого класса. Неделю до этого я лежала, завернувшись в одеяла с температурой выше тридцати девяти и влюбленностью, размером с Сибирь (которая, к вашему сведению, в полтора раза больше США). В своем бредовом состоянии я наткнулась на волшебную телевизионную программу – «Принц из Беверли-Хиллз».

После семи эпизодов остаток дня я провела, заливая потом свою ночнушку и занимаясь битбоксингом. Каким-то образом я убедила себя, что мои навыки рэпа соперничали с навыками молодого Уилла Смитта.

Джейкоб Денис с этим не согласился.

На перемене Джейкоб погнался за мной по опилкам, неся на палке собачью какашку. Я спаслась от него, забравшись на верх шведской стенки, а все дети присоединились к веселью. Вскоре мне в след бросали не только собачьи фекалии, но и ужасные мерзкие слова, которые ранили до мозга костей. Я больше не признавалась в своих чувствах к парню. До Грея Питерса, и слова – особенно его – причиняли боль.