Но если Бакунин — хоть и наделенный изумительным красноречием и ясной, умной, здравой, а временами сокрушительной критической мощью — редко говорит нечто меткое, глубокое или самобытное (в любом случае, «пережитое лично»), то Герцен, вопреки своему блеску, беззаботной непосредственности высказываний, своим знаменитым «словесным фейерверкам», выражает мысли дерзкие и оригинальные, а посему выступает политическим мыслителем (следовательно, и моралистом) первостепенного значения. Приравнивать его взгляды к бакунинским, числя их разновидностью полу-анархического «популизма», или сопоставлять с воззрениями Прудона, Родбертуса или Чернышевского, считая дополнительными проявлениями раннего социализма с аграрным уклоном, значит оставлять без внимания самый примечательный вклад Герцена в политическую теорию. Эта несправедливость заслуживает исправления. Основополагающие политические идеи, изложенные Герценом, неповторимы не только по русским, а и по европейским понятиям. Не так уж богата Россия первостатейными мыслителями, чтобы дозволить себе роскошь пренебречь одним из трех гениальных проповедников нравственности, родившихся на русской земле.
II
■т
Александр Герцен вырос в мире, где преобладали французский и германский исторический романтизм. Крах великой Французской революции подорвал доверие к жизнерадостному натурализму восемнадцатого века столь же глубоко, сколь русская Октябрьская революция ослабила в наши дни престиж викторианского либерального мышления. Главнейшим убеждением просветителей восемнадцатого века была вера в то, что первопричины общественного злополучия, несправедливости и гнета — человеческое невежество и бездумное своеволие. Считалось: точное постижение законов, правящих физическим миропорядком, раз и навсегда обнаруженных и сформулированных богоравным Ньютоном, дозволит людям в должный срок покорить себе природу; уразумев неизменяемые причинно-следственные законы природы и приспособившись к ним, люди смогут жить в обитаемом мире настолько счастливо, насколько это мыслимо вообще; как бы там ни было, человечество избежит страданий и разлада, порождаемых тщетными и невежественными попытками противостать упомянутым законам или обойти их стороной. Некоторые полагали: мир, объясненный Исааком Ньютоном, таков и есть de facto, безо всяких заметных причин — завершенная и не подлежащая толкованию действительность. Другие думали: возможно сыскать в миропорядке разумный замысел — «природное» или Божественное Провидение, руководимое верховной целью, к коей устремляется все творение; стало быть, подчиняясь Промыслу, человек не склоняется перед слепой необходимостью, но сознательно соглашается играть роль, ему отведенную в связном, постижимом и оттого оправданном процессе.
