Многие из нижеследующих очерков возникли как публичные лекции, читавшиеся без предварительной текстовой подготовки. Печатаемые тексты основываются на слушательскихконспектах или на сделанных загодя беглых набросках — и, как я отлично сознаю, выдают свое происхождение и повествовательным слогом, и композицией.
Первоначальные редакции преимущественно пребывают неизменными: я и не пытался пересматривать их в свете чего бы то ни было, опубликованного впоследствии касаемо русской философии девятнадцатого столетия — ибо, сколько могу судить, на этом (несколько небрежно возделываемом) поле научной деятельности не выросло в последнее время ничего, способного поставить под серьезное сомнение основные тезисы моей книги. Но тут я могу ошибаться. И если так, поспешу заверить читателя: тому причиной лишь авторская неосведомленность, а отнюдь не авторская незыблемая вера в непреходящую ценность собственных суждений.
Ведь в самом деле: все объемистое собрание этих очерков— коль скоро можно говорить, будто они обнаруживают некую единую тенденцию — пронизывается недоверием к любым притязаниям на обладание непогрешимым знанием фактов или принципов, связанных с любой областью людского поведения.
Исайя Берлин
Июль 1977 г.
•
Предисловие составителя
<...> громоздкий ученый и справочный аппарат явно (впрочем, безуспешно), составлен и предназначается для того, чтобы мумифицировать одного из самых искрометных современных историков <... > — Николас Ричардсон[3].
>В
о второй половине 1970-х годов я свел воедино и подготовил к изданию четыре тома, объединяющих большинство самых значительных очерков, опубликованных Исайей Берлиным и прежде не выходивших в свет как собрание сочинений[4]. Одна из этих книг перед вами. Многочисленные труды Берлина дотоле оставались рассеяны — зачастую по малоизвестным журналам, — а большей частью и не перепечатывались: только с полдюжины работ были помещены под одним переплетом и переизданы[5]. Вышедший четырехтомник сделал гораздо большее число произведений Берлина легко доступными, обнаружились писательские плодовитость, широта и глубина, изумившие немало читателей, — и автору, как он добродушно признал сам, изрядно прибавилось известности.
С тех пор я составил еще двенадцать томов, на чьих переплетах значилось «Исайя Берлин» — причем, в нескольких использовались материалы, никогда и нигде не обнаро- довавшиеся. Некоторые из этих книг, упоминающиеся ниже, кое в чем тематически связаны с данным сборником. Дальнейшее знакомство с берлинским
