Тот миг, в который обращена ныне твоя жизнь, расширяется до беспредельности, но зато двор, оставшийся за твоими плечами, на глазах становится все меньше и меньше. Земля детства, не есть ли это та самая единственно и несомненно реальная шагреневая кожа, отпущенная при рождении каждому из нас? И всякая из сбывшихся, необманувшихся надежд, любое полностью удовлетворенное желание – удачная поездка, нужное знакомство, долгожданная покупка – затмевают твой внутренний взор, обращенный в ту прошлую первую твою жизнь, катастрофически сокращают ее территорию. Потому однажды она, как все ускользающее, убывающее, сходящее на нет, и станет тебе безмерно, пронзительно дорога – до глупой нежности, до озноба, до сердечной боли.
Такая, какая есть. С наглухо заколоченными теперь, давно не обитаемыми подвалами, с пустым палисадником, с одиноким тополем из худосочной, чудом выжившей веточки, поливаемой сердобольными жиличками, превратившимся в благородное и раскидистое парковое дерево, даже чужое, постороннее здесь, среди старых стен, кое-где облупившихся, кое-где подмазанных аккуратно в порядке ежегодного текущего ремонта. Такая, какая есть и какой никогда уже не будет. Как не будет больше мячей, сшитых из тряпок моей мамой, – она, как и все наши матери, долго не могла купить мне настоящего мяча, – как не прозвенит за воротами «аннушка», вытесненная на окраины, как никто и никогда не позовет тебя с улицы: «Выходи сговариваться!» То есть делиться на две команды, доверяя при этом не столько личному выбору, сколько жребию, беспристрастному решению судьбы.
Вот она нас и разделила. Развела по командам, которым никогда уже и нигде не суждено встретиться. Впрочем, тут уж мы не сговаривались.
Я по-прежнему плохо играю в футбол. Хотя если и впрямь по-прежнему, то, может быть, уже и хорошо. Время сравняло меня по классу игры с нашими героями. Ни один из них не вышел в мастера. Счастлив тот, кто вовремя догадался, что футбольное пространство не единственное место, где можно приложить свои способности, и что погоня за мячом не единственное занятие, в котором можно почерпнуть достоинство и уважение к самому себе. Кстати, эти вещи вообще мало зависят от публичности занятия и от того, сколь велика в нем доля азарта.
Мне его не хватает. Я больше не болею. Я здоров, да простится мне этот чересчур примитивный и потому редкий каламбур. Я даже не знаю, кто теперь чемпион страны и кто обладатель кубка. Кем мнят себя ныне играющие в мяч мальчики, бьющие по нему, за ним бегущие, вокруг него без устали скачущие, для меня совершенная загадка, охраняемая от разрешения завесой утомленного безразличия.
