И вот ведь что странно: в то далекое, теперь уже баснословное время в нашем дворовом кругу фанатиков футбола все было иначе. Футбол не отделял нас от человечества, а, наоборот, объединял с ним. И те, что были особенно талантливы на поле, именно талантливы, я не преувеличиваю, не предаюсь ностальгическому восторгу, основательность которого невозможно теперь проверить, были талантливы и во всем остальном. Много даров отпустила им природа, и дар нападающего или вратаря был, возможно, лишь простейшим, по счастливой случайности нищего детства фокусирующим в себе всю глубину и весь артистизм разносторонне богатой натуры. Они были талантливы, их все влекло и все интересовало. Но так уж получалось, что детская погоня за мячом и разнообразнейшее его пинание сделались для них самым первым и доступным способом самовыявления, самой вероятной возможностью прикоснуться к борьбе, к честному противостоянию, к кипению страстей, то есть опять же к жизни. В которой, конечно же, должно было найтись немало поприщ для таких вот заводных, упрямых ребят. И если не всегда нашлось, то это уже другой разговор.
Где-нибудь в недрах семейного альбома я могу разыскать бледную, выцветшую фотокарточку, фигурно обрезанную по краям, снятую старательно и неумело аппаратом «Комсомолец» или «Любитель». Вся наша команда запечатлена на ней в лучшем виде – тощие послевоенные пацаны с лицами, которые не случайно казались взрослым хулиганскими, – это ранняя самостоятельность и осведомленность метила их признаками злонравия и порока. Меня поразит наша вовсе не живописная, а какая-то затруханная, безобразная бедность – все эти кепки с поломанными козырьками, вельветовые курточки, облупившиеся на локтях, какие-то нескладные пиджаки, определенно с чужого плеча, с торчащими, загибающимися лацканами и, наконец, «шкары» необъятной ширины, с заплатами и с пузырями на коленях. Боже, неужели все это правда? Я ничего этого не помню. Я не помню этих, самую малость, как того требовали время и среда, приблатненных доходяг, этих мерзких чубчиков, прикрывающих прыщеватые лбы. Фотография не врет, как говорится, «на зеркало неча пенять», но всей правды передать она не в состоянии.
Вся правда невозможна без тех картин, которые нет-нет, да и возникают в моем сознании с объемностью и стереоскопичностью, не ведомой никакому кинематографу! – в них бедность еще не кажется бедностью и убогость пейзажа вовсе не воспринимается как убогость, там просто наша жизнь, такая, какая есть, которую пока еще не с чем сравнивать, которая прекрасна сама по себе, в которой есть свои красавцы, свои рыцари и герои.
