Олеся Георгиевна засуетилась, как только дочь открыла пришла в себя, Никольская-старшая подобралась, ее усталое лицо стало более свежим, а в глазах загорелся огонь. Конечно, она храбрилась ради дочери, девочка не должна видеть раскисшую от горя мать рядом, она должна напитываться силой и уверенностью людей, которые ее окружают.
— Как ты? — Олеся коснулась руки дочери.
— Нормально. Голова только будто не моя.
— Это все последствия наркоза.
— Мутит.
— Это пройдет.
— Где Степа?
— Я его сегодня еще не видела, — женщина поджала губы, хаотично соображая, на что перевести тему.
Конечно, ей не нравился Громов, он старше Ульки, заносчивее, и, по ее мнению, они вообще не были парой, не подходили друг другу. Ее девочка словно белый лебедь, ей нужен кто-то под стать, но Ульяна упрямо выбрала его. Лишая родителей права мнения на этот счет.
— Дай телефон, я ему позвоню, — Улька потянулась к тумбочке, и Олеся нехотя придвинула мобильный ближе.
В трубке послышались гудки, а после громкий голос Степана.
— Привет, — девушка выдавила из себя улыбку, — я тебя потеряла. Думала, что приедешь сегодня.
— Я буду у тебя завтра. Как прошла операция?
— Врачи говорят, что все хорошо, шансы на восстановление высокие.
— Отлично.
— У тебя все в порядке? Где ты?
— Я в Питере, завтра вернусь к тебе. У меня тут дело.
— Это как-то связано с тем, что ты встречался с Сергеем? Что-то происходит, Степ? Не молчи.
— Все хорошо. Я расскажу тебе, как приеду.
— Ладно.
— Как же быстро прошла его любовь. Все, вдруг стало много дел? — подкинула масла в огонь мама, стоило Ульяне сбросить вызов.
— У него небольшие трудности.
— Трудности у тебя! — Олеся Георгиевна взмахнула руками и поднялась со стула. — Ты хоть понимаешь, что твои шансы встать мизерны?
— Врач сказал, что если вторая операция пройдет…
— А если не успешно? Ты думала об этом? И откуда вообще там взялась эта машина? Ее так никто и не нашел. Что это было?
— Я не знаю, мама.
— Все это странно, Ульяна, очень и очень странно. Еще и Громов твой пропал, трудности у него… трудности.
Улька отвернулась, поджимая губы, а мама вышла из палаты. В помещении стало тихо и пусто. Это успокаивало, Никольская не любила излишнюю материнскую эмоциональность, а потому лучшим решением сейчас было прекратить этот ужасный разговор и разойтись по разным углам.
Ночью Улька долго не могла уснуть, ее клонило в сон, но стоило закрыть глаза, как в голову лезли какие-то ужасные картинки, паника нарастала, и Никольская распахивала веки, гипнотизируя белый потолок своим влажным взглядом.
