Император отмахнулся.
— И тем не менее я хочу видеть её сейчас.
— Ваше Величество…
Не обращая на него внимания, Генрих подошёл к лестнице и оказался очень близко от Валентина — хрупкого, маленького по сравнению с императором.
— Граф, — улыбнулся император. — Отойдите. — И когда Валентин (явно испуганно) вцепился в перила, добавил: — Вы же понимаете, что я могу позвать моих телохранителей, и вас… отодвинут. Аккуратно, конечно. Но смысла в вашем маленьком бунте я не вижу.
Валентин вздрогнул. Впервые поднял на Его Величество глаза. Ему было страшно, действительно страшно: воспитание и мораль кричали повиноваться и молить императора о прощении. Никто не встаёт у Его Величества на пути: ни слуга, ни лорд.
— Я жду, граф, — гипнотизируя Валентина взглядом, как змея зайчонка, сказал Генрих.
Валентин дрогнул. Посторонился и тут же сказал:
— Ваше Величество, умоляю, моей дочери нужен покой…
— Какая трогательная забота для той, кто даже не является вашим ребёнком, — усмехнулся император, проходя мимо. — Позовите врача, если так волнуетесь, граф. В вашем доме должен быть кто-то из Академии.
Валентин осел на ступеньки. К нему бросились лакеи и дворецкий — а потом и к врачу. Не леди, так лорду он точно понадобится.
Однако у дверей в комнаты герцогини (дорогу Его Величеству показывал расторопный лакей, очень взволнованный подобной честью) императора ждала ещё одна преграда — Ричард.
— О, ну ради всех богов! — выдохнул император, увидев его. — Уйди. Немедленно!
Ричард равнодушно взглянул на него и не шелохнулся.
— Ты не слышал меня? — Император привык видеть Ричарда раболепствующим перед Эшем, а потому никогда не воспринимал его как человека. Кукла, тень. Ничтожество. — Дай мне пройти. Сейчас же!
Ричард поднял голову и спокойно ответил:
— Я слышу тебя, правитель людей. К моей госпоже ты не войдёшь.
Генрих опешил. Нет, правда, выходило так, словно сама дверь заговорила. Как эта… марионетка смеет, откуда у неё такой тон, такое упрямство? И потому всё, что смог сказать ошарашенный император, было:
— Ты спятил?
Ричард чуть скривил губы, обозначая усмешку.
— Ты не войдёшь. И ты можешь звать своих слуг, но они не войдут тоже. Все твои люди тебе не помогут.
— Спятил, — кивнул император и попытался взяться за дверную ручку. Его пальцы даже не коснулись двери — словно наткнулись на преграду, невидимую и непреодолимую. Генрих обомлел. Посмотрел на невозмутимого Ричарда.
— Твоя госпожа… это… сделала?
— Нет, я, — ответил Ричард, чем поверг императора в ещё большее изумление.
