— Повелитель скучает, — прошелестел чей-то голос совсем рядом.
Эш поднял голову и встретился взглядом с огненным рыцарем, который тут же потупился.
— Чего тебе?
— Повелитель. — Улыбался фейри очень угодливо, но только губами, глаза его были холоднее льда, и на Эша он бросал быстрые, но очень жадные взгляды. — Твоя скука — наша боль. Быть может, это хоть немного тебя развлечёт?
Вперёд вытолкнули человеческого ребёнка, мальчишку лет тринадцати, красивого, тонкого, черноволосого и совершенно точно очарованного. Он послушно встал перед троном на колени и уставился на Эша таким обожающим взглядом, что фейри затошнило.
— И как же это должно меня развлечь?
Вопрос, очевидно, был неправильным, потому что на мгновение все фейри, слышавшие его, уставились на Эша в немом изумлении. Эш же действительно не понимал: у Лесного короля дети были неприкосновенным сокровищем, которое холили и лелеяли, и прекращалось это, только когда дети становились взрослыми и их отправляли в мир людей. Лесной король повелел так, и никому из лесных фейри в голову бы не пришло обидеть ребёнка.
— Если повелитель желает смотреть, я покажу, — нашёлся, наконец, рыцарь-фейри. И, не дожидаясь ответа, нежно провёл рукой по шее мальчика. Тот с улыбкой посмотрел наверх, на рыцаря, и выгнулся, подставляясь под ласку. И даже когда по горлу зазмеилась тонкая ранка, он улыбался. И когда она загорелась, и кровь полилась на ключицы жидким огнём, он улыбался, и Эш чувствовал его радость, а фейри вокруг облизывались. Очевидно, удовольствие состояло в этом — заставить человеческое дитя чувствовать ярко, счастье или боль — неважно. А потом выпить это чувство, как деликатес.
«Неудачники», — подумал Эш, когда понял это. Ему и собственных чувств хватало, чтобы ещё на человеческих сидеть, как на каком-то наркотике.
— Ты ошибся, — выплюнул он, и огонь вокруг взметнулся в ответ вспыхнувшей в нём ярости. — Это нисколько меня не веселит.
— Как скажешь, господин. — Рыцарь-фейри поклонился и повёл мальчишку за собой.
Тот шёл, зачарованно улыбаясь, пошатываясь, и кровь текла по его груди. Эш поморщился: даже эстетики в этом не было. Какие-то… ущербные они здесь все. Не такие, как он. И он должен стать их королём? Ха!
А потом мальчик оглянулся, и Эш замер — вместо очарованного ребёнка он увидел другого, испуганного, покорного, тощего и несчастного, не смеющего поднять голову, со спутанными длинными волосами и запавшими тоскливыми глазами. «Господин…»
