Одновременно с этим вся эта спутанная-перепутанная масса захватила в свой цепкий плен одного из матросов и, как щупальцами осьминога, утянула в кипящее море. Ему кинули спасательный круг, и довольно удачно. Но, запутавшись в такелаже, он не мог выбраться на относительно безопасное место, вся эта канатная масса тянула его на дно. Моряк упорно держался за рею бизань-мачты, но силы были неравны, и по всему чувствовалось, что море победит, вот-вот его голова последний раз скроется под водяной массой и на поверхности штормовой пены больше не появится.
Заунывные завывания мощных порывов ветра сопровождали взбесившуюся стихию, временами все звуки объединялись в ни на что не похожий рев.
Был критический момент. У меня не было ни малейшего представления, куда нас несло, но в глубине души я надеялся, что попутный ветер принесет нас домой, в спокойную, добрую, тихую Алушту. Я не знал, что делать, и, признаться, здорово растерялся и струхнул — я четко знал, как поступить в бою, но в штормовом море… В штормовом море я чувствовал себя ни на что не способным мелкой и ничтожной сухопутной комахой.
Однако, услышав, о необходимости срочно рубить мешающие спасательной операции канаты, я оглянулся по сторонам и увидел топор. Одной рукой выхватил из специального крепления топор, ибо оказался к нему ближе других членов команды, и намертво вцепившись своей израненной рукой в первое попавшееся под руку удобное крепление оснастки, невзирая на пронзившую меня острую боль в плече, стал изо всех сил рубить все, что попадалось мне под глаза — а канатов всяких там было великое множество. От резкой боли из глаз брызнули слезы, но моего громкого стона в реве ветра никто не услышал, а слезы, не успев вытечь из глаз срывались с моего лица ураганным ветром, который будто бы слизывал их своим шершавым языком, сдирая вместе с кожей. Я, вскрикивая от боли и прилагаемых к рубке снастей усилий, отчаянно, раз за разом, исступленно, вонзал топор в канат или иную мешающую спасению тонущего на наших глазах моряка снасть.
Палуба ходила подо мной ходуном, качалась во всех направлениях одновременно, поэтому рубить было трудно. Я не всегда мог с первого раза попасть по цели — это вам не из гаубицы стрелять. Я с топором в одну сторону, а канаты уползают в другую, и палуба кренится куда угодно, но не туда, куда мне надо. Да еще брызгами воды ветер швыряется, попадая неизменно в глаза, перед которыми появляется застилающая обзор палубы пелена, сквозь которую ничего не видать при всем желании. И протереть глаза нечем: одна рука судорожно вцепилась в какое-то крепление, а другая — орудует топором. Ногами тоже не получилось бы, так как я ими буквально вцепился в залитую водяной пеной палубу нашей птички — «Колибри». Хоть бы себе ногу не перерубить в этой катавасии!
