Таких опытов Лысенко, правда, еще не ставил, но вот, послушайте, к чему привела его последняя работа. Он установил, — и это не подлежит теперь никакому сомнению! — что все озимые растения, которым, как принято думать, необходим зимний покой для того, чтобы они в следующем году зацвели и дали семена, — на самом деле ни в каком «покое» не нуждаются. Им нужен не покой, а холод, сравнительно небольшая порция пониженной (но не ниже нуля!) температуры.
Получив эту порцию, они могут развиваться дальше без всякого перерыва и дадут семена. Но эта порция пониженной температуры может сыграть свою роль, даже когда растение еще не растение, а только едва наклюнувшееся зерно. Таким образом, если, например, семена озимой пшеницы слегка замочить и, продержав некоторое время на холоде, посеять весной, то они нормально разовьются и дадут урожай в то же лето — как настоящие яровые!
Представляете, дорогие мои, что это значит? Сокращение вегетационного периода растений, перемещение многих культур на север и черт знает, что еще!
Это, несомненно, открытие и — крупного научного значения... Вот какой у нас Лысенко! Я, конечно, полностью захвачен его идеями и работаю с ним...»
В то время я, признаюсь, не слишком хорошо разбирался а вопросах растениеводства, но после обстоятельной беседы с отцом, агрономом, почувствовал, что в науке произошел какой-то легкий сдвиг, похожий на тот незаметный толчок, который бывает перед самым землетрясением и вселяет в человека непонятное и страшное волненье. Помню хорошо, что во всем этом сообщении брата меня больше всего поразила возможность оказывать воздействие на растение заранее, когда, собственно, еще и растения-то никакого нет — зерно!
Многое в этом открытии тогда было нам неясно. Однако через некоторое время сам Лысенко, проездом в Ленинград на съезд генетиков, где он должен был сделать сообщение о своей работе, задержался в Москве и несколько дней провел у нас в Салтыковке. Тут-то мы и узнали все подробности об этом первом ударе молодого ученого-революционера по господствовавшим устоям биологической науки.
***
Не нужно думать, что четверть века назад 25-летний селекционер Трофим Денисович Лысенко вступил на путь науки с твердым намерением совершить в ней тот переворот, свидетелем которого мы были несколько месяцев назад. Ничего подобного в мыслях у него не было. Но среди многих черт его натуры, резко отличавших его среди общей массы научных работников, были две, на мой взгляд, основные, определившие весь его дальнейший творческий путь. Прежде всего, это способность видеть мир таким, каков он есть.
