Тем временем в квартире с окнами на тополя события развивались. Ты спал в кресле, оправившийся от первой при виде живого мэтра робости Миша жарко спорил с Александром Семеновичем, держа мельхиор в одной руке и хрусталь в другой, Кушнер с Еленой Всеволодовной вяло оборонялись, я разглядывал обстановку. В прихожей Александр Семенович взволнованно заговорил: “Олег, это ведь запой, настоящий запой. Я абсолютно не мог предположить. Это очень серьезно, ведь столько талантливых людей спилось. Нужно принимать какие-то меры, может быть, даже врачебного характера. Родители знают? Боже мой, ведь еще жена, ребенок…”. Я пообещал сделать все, что возможно, хотя ничего не было возможно. Наконец, мы вышли втроем на ночной Литейный. Тут выяснилось, что хитрец Миша, воспользовавшись тем, что Александр Семенович не знает расценок, взял с него ровно в два раза больше, чем стоила дорога туда-обратно. Разница было мгновенно обращена в вино, а вино выпито, как только приехали. После возлияний Михаил решительно предложил снять проституток. Мы с Борисом склонны были дать отрицательный ответ. Миша сказал, что в таком интимном деле придется обойтись своими силами, сбегал куда-то и через две минуты привел существо женского пола, способное, по счастливому выражению одного екатеринбургского прозаика-кришнаита, одарить мужчину радостями любви. Оказалось, соседка, зовут Таня. По разговору, доносившемуся из прихожей, стало понятно, что Таня за пятьдесят не согласна. После рюмки водки и приятного знакомства с двумя маститыми поэтами с Урала понимание было достигнуто. Хозяин тут же закрылся с ней в ванной, Борис двинул спать, а я решил пожарить картошки, есть хотелось мучительно. Почистил, порезал, вывалил на сковородку и сел на табурет ждать. Сидел, раскачивался, и тут старенький табурет хрустнул и развалился прямо подо мной.
Безымянный плотник, лет пятьдесят назад с матерком пополам за час изготовивший с дикого похмелья этот простейший предмет мебели, не подозревал, конечно, какая славная литературная судьба ждет его крашеное, с круглой дыркой посередине сиденья, детище. А может быть, это был пэтэушник Серега, шестнадцать лет, два привода и ранний алкоголизм? Может быть. Но и Серега не знал, сколько представителей питерской богемы 70-80-х пересидит на белом табурете. Сидит сейчас этот постаревший Серега на продавленном диване перед телевизором, выпивает и смотрит скандальную передачу “про Володю”, и не подозревает, что одним из звеньев алкогольно-наркотического путешествия актера, барда, поэта и стали полчаса бессмысленного сидения на его, Сереги, табурете в кухне молодого ленинградского поэта. Главным гостем его-то вполне карнавальной квартиры был невменяемо пьяный москвич Высоцкий, которого, буквально как куль с картошкой и одновременно как бриллиант, бережно переносили из одной компании в другую. Визит гостя повысил статус мебели, на которой он сидел, до музейного. Табурет стал “табуретом Высоцкого”.
