Всех женщин я стал делить на похожих и непохожих на тебя и на три года застыл у окна, высматривая знакомый красный зонт и пальто. Чье-то сходство с Одри Хепберн и сейчас приводит меня в волнение, а на Одри Тоту я без дрожи и смотреть не могу.
Мир стал хрустальным и угрожающе хрупким, словно мог разбиться от любого моего неловкого движения, как лопнула и взорвалась на полу ваза, которую я в детстве смахнул со стола. Окружающие обижались в моем воображении еще до того, как я открывал рот. Я стеснялся плохих новостей, словно был виноват, что в Антарктике тают ледники, а в Сомали голод и война. Узнав о дефолте, я испытал странное облегчение, словно сбылось что-то обещанное, долгожданное. Я был в ответе за дурные фильмы по телевизору, скверные песни по радио и плохие стихи в газетах.
Человеческие отношения мыслились невозможной удачей. Мне казалось, меня не понимали — я стал скрытным и норовил промолчать, ничем не выдавать свое мнение, а вдруг обидятся. Словом, молчал, скрывался и таил по полной программе. Вдобавок я стал великим ханжой: любая новизна в искусстве уличной рекламы оценивалась мной как посягательство на устойчивость мира. А если этот клип будет раздражать людей? Если книга не будет правильно понята? Я жалел людей и упреждал сыпавшиеся на них удары — выключал фильм на слишком пафосном месте и переворачивал журнал с эротической фотографией. Я уважал расписания электричек, в коридоре районной поликлиники подолгу застывал перед планом эвакуации при пожаре, а в трамвае не раз внимательно прочитал “Правила пользования электрическим транспортом г. Екатеринбурга”. Дома ходил на цыпочках, стараясь ничем не греметь, не шуметь, на улице глядел себе под ноги, опасаясь хрустнуть какой-нибудь веткой. Предметы брал на руки нежно, словно они живые, усердно придерживал двери, никогда не звенел ключами в подъезде и раз сто пятьдесят в день мыл руки с мылом. Все события мира висели на волоске моего ничегонеделания. Я сплю — и не происходит ничего хорошего, но и плохого тоже, что ценно. Я брякаю о тарелку ножом — сердце стучит, в далеких галактиках переворачиваются миры, начинаются войны, которые неминуемо отразятся и на нашем существовании. В мире все связано — этот тезис я чувствовал кровью.
Чудесное чувство: пасьянс сошелся. Финальный щелчок раздался. Пятнадцать лет я собирал паззл своей жизни, высунув от старания язык, прилаживал одну вырезную финтифлюшку к другой, прилежно следил за совпадением цвета и рисунка, но еще не видел картины в целом. И вот трудяга закончил свой скорбный труд, отошел на шаг и наконец взглянул на дело рук своих и понял: он жил… Какое слово написать — правильно или неправильно?
