— Отпад, — буркнула я.
— Чего, Женёк?
— Супер, говорю! От учителя до поломойки — блестящая карьера! — Андреич скуксился, предвкушая возможную нотацию от меня, и загрустил. Напрасно, кстати, я сейчас не в том расположении. — Идемте, с сумками мне поможете.
Он засеменил за мной на улицу, забежал вперед, распахнул мне подъездную дверь. Сама галантность, в трико и мятой футболке. Вообще-то, Мишаня вполне приятный, несмотря на рассечённую по молодости бровь и абсолютно лысую голову. Шрам хоть и придавал ему залихватский вид, зато ресницы сглаживали. Этакий вечный рубаха-парень, несмотря на свои пятьдесят. Здоровьем не обижен, только работать не любил, прикрываясь всякий раз своей судимостью. Мол, не берут никуда. Сколько его знаю, перебивается случайными заработками.
Когда он появился в нашем доме, я долго скандалила с мамой, кричала «только уголовников нам не хватало!», мать гордо вскидывала голову, называла его страдальцем, сидевшим по политической статье. На деле всё оказалось куда прозаичнее и сидел он за драку в пивнушке, а вот поскандалил с товарищем, как раз, не сойдясь в политических взглядах. Не знаю какой он ключик подобрал к маме, но я на тот момент уже переселилась в город и в итоге смирилась с его присутствием в доме. С его появлением мать и пить стала как будто реже.
Запила она через полгода после ухода отца из семьи. Оба они трудились в местной школе, мама учитель музыки, отец физкультуры. Перейдя сорокалетний рубеж, папа спутался с приезжей учительницей, молодым специалистом, мать не выдержала пересудов в школе. Расставались они тихо, интеллигентно, почти без скандала. Папа робко заявил, что имеет право на половину имущества, мама вручила ему его гантели и присовокупила:
— Пилите гири, Шура, они золотые!
Дело в том, что кроме музыки, мама увлекалась советским кинематографом и в её речи частенько проскальзывали подобные цитаты. Она просто обожала крылатые фразы. Думаю, не трудно догадаться, что моего отца зовут Александр.
Работать в одном коллективе не представлялось возможным и, как только закончился учебный год, отец, с его новоиспеченной пассией, уехал пытать счастья за триста километров от родины. Мама купила путевку и уехала в санаторий, подлечить душевное равновесие. Но либо не там лечила, либо раны оказались гораздо глубже. Летом она ещё держалась, к концу первой четверти всё чаще вечерами закрывалась в своей комнате, а по утрам особо тщательно и подолгу чистила зубы. Мусор стала выносить сама. Мы с сестрой тогда учились в одиннадцатом и вполне могли сообразить, что к чему.
