Как хорошо, что у тебя такая милая домоправительница, мне и Лиля, и тетя Варя писали, что она очень о тебе заботится. Привет ей мой материнский и спасибо за заботы. Только что выступала Рита Алигер [6], я уже писала тебе. Как она, по-моему, выросла. «Зоя» местами потрясает. Мне хотелось ей написать даже. Как ее ребенок? Пошли ей от меня привет. И куда подевался Шура Раскин [7], нигде о нем не слышно. Про Мориса говорят очень хорошо. Миша Матусовский [8] имеет связь с местной «Звездой». От папы и меня большой привет Жене Долматовскому. Мне не вполне понятно об орденах. Видимо, нелегко ему пришлось тогда. Где его семья и как они? Володе Дыховичному привет и его милой сестре. Зельма мне писал как-то, я ответила ему открыткой. О Кармене не только знаю, но и глубоко его уважаю за его работу и поведение.
Как радостно знать, что ты будешь опять связан с Яковом Николаевичем. Скажи ему, что я его вечная поклонница и искренняя ценительница не только его художественных способностей, но и его обаятельной теплоты, прелестной улыбки и губительных глаз, и просто обижаюсь, что, сколько я ни просила его через Елену Яковлевну, он мне ни одного фото не прислал.
Рада, что у тебя светло, тепло и хорошо. Это все заработано по праву и заслужено на совесть. А вот я уже, кажется, так и закончу свой жизненный путь без угла, потому что — ты сам понимаешь — Петровка это не дом. А ведь когда-то я с любовью устраивала свой дом, в котором ты родился, начал ходить, смеяться, лепетать, где я пережила и радость, и горе, и страх, и надежды — все, чем так богата жизнь, и в те же годы она сломалась у меня, и я осталась с тобой вдвоем. Незадачливая получилась жизнь. Тяжкие были годы, но тобой все искупилось.
Письмо твое много раз перечитывала. Да, дорогой мой, с книгами тебе определенно не везет, еще с тех давних пор, когда я должна была ликвидировать по твоей просьбе на Ленинградском шоссе, по-моему, с такой любовью на гроши собранного любимца твоего Дюма в зеленом шелковом переплете. Ну, ничего, кончим войну, будут книги. Если бы ты знал — вот ты пишешь о рукописях, — что я испытывала в твое отсутствие, когда боялась их потерять, как везла с нечеловеческим трудом на Петровку, и вообще — что за мука была твоя комната и твои вещи без тебя. Как хотелось навести порядок на твое литературное хозяйство, как я тебя об этом просила в свое время, а ты все собирался. Вот и дособирались.
Голубчик, какие же колоссальные дневники и как далеко даже кажется сейчас отошедшее от настоящего периода зимнее наступление, о котором ты сейчас пишешь. Интересно, уговорят ли тебя до конца издать их частями? Хоть бы так прочесть.
