Тут уж Риндольф и вовсе залютовал. Принялся вытряхивать душу у теремной челяди без разбора: чем кто занимается, и у кого имеется доступ в господские покои. А у Ринды не хватило ни умишка, ни совести, ни опять же расчётливости дабы затаиться – не говоря уж о том, чтобы угомониться. Вот и попалась, когда напихала под потник Гулдиной кобылы горсть репьёв. Мачеха в седло и задницу толком опустить не успела, как бедная кобыла взбеленилась и сбросила её наземь. И вновь князь Риндольф показал воинскую удаль, пихнув брыкающуюся лошадь всем телом и вытащив из-под копыт жену.
Княжну-сиротку цапнули за шиворот – кое-кто увидал, как она совалась к седлу княгини. Отец её чуть не прибил – еле отняли. Отойдя от первого нахлынувшего бешенства, князь потребовал у дочери родовой клятвы на крови: дескать, она никогда больше не поднимет руки на мачеху. Ринда так упёрлась, что теперь и сама не могла припомнить кипящих в ней тогда яростных чувств. Ведь мама только-только умерла. И не просто, а по злому произволению отца.
Как же она тогда на него озлобилась. А уж юную Гулду, быстрей быстрого явившуюся заменить маму, ей было просто невозможно не возненавидеть. И отъезд в скит Ринда приняла безоговорочно: лишь бы подальше от этих упырей, сгубивших маму – так она себе это представляла. Понятно, что годы и мудрость настоятельницы всё расставили на свои места. И в душе к той же Гулде нет ни единого враждебного чувства. Хотя и всесокрушающим стыдом тоже не пахнет. Стыдно, конечно, но свет виной не застит.
Всё это ерунда. Главное, что усилиями настоятельницы до Ринды дошло: мачеха с её дочками единственная семья, что у неё есть. Что это её сёстры – мысль, пустившая в душе настоящие глубокие и цепкие корни. Гулда ладно: тут уже ничего не поправить. Хотя настоятельница твердила, что и это подвластно всепожирающему времени. А вот защитить сестрёнок хотелось от всего сердца – без этого условия она ни единого шага не сделает.
– Против тебя? – усмехнувшись, тоже притушила голос Ринда. – Против тебя ничего. Но задумала. Чутьё тебя не обмануло. И потому весьма заинтересована, чтобы Састи была здорова. Да и Фротни.
– Какое тебе до них дело? – ни на волос не поверила княгиня ненавистной падчерице.
– Они мои сёстры, – пожала плечами Ринда, всем своим видом выражая внимание к первой громогласной здравице, задавившей бодрый гул пирующих.
Поместника, что первым объявил здравицу по поводу её прибытия в отчий дом, Ринда помнила. Как и то, что князь Риндольф его уважал. Поэтому она расстаралась: такое почтение во взоре изобразила, что сама в него чуть не поверила. Откуда ему взяться – истинному почтению – если все эти мужчины видели в ней выгодный товар. Наверняка каждый получил немалую мзду, выбирая, кого допустить к соперничеству за её руку и за Риннон. А кому от ворот поворот, если у претендента в закромах или в башке гуляет ветер.
