Элоиз, к счастью, повернулась к отцу.
— Да, о дяде Кольме. Он в порядке?
— Два стража с ним были ранены, но Кольм или не был ранен, или умолчал, — мы повернули с тропой, и золотой свет проникал лучами среди стволов темных кедров. Гул голосов доносился до нас. — Думаю, если я смогу связаться с кучером, я выясню, кто на них напал.
Я взглянул на него, вспомнил слова Кольма о бандите Солнечном щите.
— Почему?
— Потому что сейчас Феринно — котел проблем. Если мы хотим проложить там дорогу, было бы хорошо знать, у какого бандита какая территория, — сказал Ро. — Та часть у Южного Бурра важна для создания дороги. Воды больше нет на пятьдесят миль.
Я чуть расслабился. Он не думал о похищении старшей дочери больше десяти лет назад или возможности, что она была в лагере бандитов посреди пустыни.
И, конечно, я подумал о Мойре Аластейр — что странно, потому что я о ней ничего не помнил. Я видел ее портрет один раз, когда шел рядом с мамой в покои королевы Моны во время визита в Озеро Люмен. Картина была спрятана за письменный стол королевы. Я заметил два одинаковых коричневых лица с веснушками и кудрями, глядящих с детского портрета. Я не думал о той картине годами. Мы прошли к сиянию коридора впереди, я взглянул на Элоиз.
Мойра выглядела бы сейчас так же, если была жива. Я нахмурился от мрачной мысли, но не знал, как она могла быть не мертва.
Ни Элоиз, ни Ро не связали атаку на карету Кольма с бандитом Солнечного щита или потерянной Мойрой. Я попытался вернуть слова Ро к безопасной теме.
— Нам стоит узнать об активности бандитов у границы, если об этом будут говорить при дворе, — сообщил я.
— Кстати, — Ро повернулся к Элоиз. — Получилось сблизиться с принцем Яно? Я хотел узнать вчера, но отвлекся на королеву Исме.
— Ну, немного, — сказала она. — Он все еще… сложный для общения.
Я слышал неохоту в ее голосе — Элоиз не любила плохо говорить о других. Я восхищался ею за это, но не мог отрицать, что она драматически преуменьшала плохой темперамент местного принца. Я работал почти все время рядом с Ро, Элоиз знала язык лучше него, но я, судя по их общению, не завидовал ей.
— Он просто… — она запнулась и начала снова, поджав губы и обдумывая слова. — Он кажется… печальным, если честно. Почти не покидает комнаты, почти ни с кем не говорит, никогда не улыбается. И я знаю, дело не в языковом барьере, он знает восточный язык лучше, чем я — моквайский, но говорить с ним как…
«Как с кирпичной стеной», — закончил я мысленно за нее.
