Сухиашвили молча, утомленными глазами смотрел на комкора. Говорить было нечего, к тому же комкор, как видно, не терпел возражений. Мой взгляд остановился на Муравьеве. При мне комкор ни разу не упомянул его имени. Но по красному, вспотевшему лицу дивизионного комиссара, по его широко раскрытым глазам я понял, что разговор с ним уже состоялся. Было видно, Муравьев мучительно переживал неудачу.
Оставив на время Сухиашвили, комкор резко повернулся в мою сторону. Глаза его сердито горели.
Я представился.
— Что скажешь о Шейкине? — спросил он резко.
— Плохого ничего не скажу. Дельный комиссар...
— «Плохого ничего!..» — иронически прервал меня комкор, понизив голос до шепота. Он подошел ко мне вплотную: — Какой же к черту «дельный», если поддержал преступный приказ?! — повышая голос, спросил Лизюков.
— Думаю, по неопытности так получилось...
— Взгляните на него! — обратился он к Муравьеву. — Защитник явился!.. Кого вздумал оправдывать? Подумайте только! Ворваться в деревню ценой большой крови, а потом захваченное преподнести врагу на блюдечке... И после этого вы, начальник политотдела, безответственно распространяетесь о какой-то «неопытности»! Да как вы смеете так говорить? Кто вам дал такое право? Вы же за преступное поведение этого Шейкина головой отвечаете! Да, да! И вы сюда явились объяснять, а не защищать разгильдяев! Деревню сдали не за понюх табаку!
Лизюков кричал все громче. Лицо его покрылось красными пятнами.
— И позорно сдали ее Теплянинов, Шейкин и, если хотите, вы, как человек, всецело отвечающий за действия комиссара батальона! Вам понятно это или нет?
— Я не оправдываюсь, товарищ генерал! И Шейкина не защищаю. Но до этого случая комиссар первого батальона показал себя дельным работником...
— Что ты будешь делать! — Лизюков хлопнул руками по бокам. — Плевать я хотел на то, как он «показал себя»! Мы судим о том, что сделал сейчас.
Долго еще генерал Лизюков ругал Теплянинова, Шейкина и меня вместе с ними. И ругал, конечно, по делу. Как могла появиться у Теплянинова и Шейкина эта дикая мысль об отходе на исходные позиции, мне трудно было понять. Люди с большим жизненным опытом — и вдруг приняли такое несерьезное решение! За ошибочные действия Теплянинова и особенно Шейкина я, несомненно, как начальник политотдела нес ответственность. Мне было понятно негодование командира корпуса. Конечно, на все случаи жизни подчиненным политработникам советов не дашь, но подобные ситуации в наступлении возможны, и об этом следовало предупредить хотя бы на одном из совещаний, что, к сожалению, не было сделано. Но вместе с этим у меня не укладывалось в голове и другое: почему прошлую безукоризненную службу Шейкина надо перечеркивать? Да, он совершил ошибку, но до этого случая служил добросовестно, что я и утверждал. Эти и другие подобные мысли занимали меня, когда комкор делал паузы. Но вот генерал замолчал, прошелся по комнате, успокоившись, сообщил, что принял решение сформировать сводный батальон, который вечером должен взять Сычево. И, обращаясь ко мне, смягчившись, спросил:
