Когда увели пленных, из частей стали подходить работники политотдела. Вернулся и Кутенев. Неутомимый и жизнерадостный, он был любимцем бригады. Первую боевую закалку Кутенев получил, сражаясь рядовым лыжником-добровольцем еще во время финской кампании. Когда она закончилась, Миша вернулся в Ленинградский педагогический институт продолжать учебу. Год пролетел незаметно. Война застала его на последнем курсе. На пятый день войны он был направлен на военно-политические курсы в Москву.
Кутенев сидел в комнате политотдела у маленького раскладного столика. Открытое, привлекательное лицо Миши было серьезно.
Я подсел к нему.
— Ну рассказывайте, где еще побывали, что увидели нового.
И Кутенев быстро доложил. Он встретился с секретарем комсомольской организации батальона, поговорил почти со всеми членами бюро. В траншее побеседовал с матросами. Комсомольцы, вернувшись с ротных комсомольских собраний, рассказали своим товарищам о предстоящем наступлении.
— Да, чуть не забыл, — улыбнулся Миша. — Перед моим уходом из батальона привели двух фашистских разведчиков. Они имели задачу захватить матроса или командира и от них узнать, когда мы начнем наступать, что у нас за силы.
— Вот чего захотели. Командира!
Кутенев хотел еще что-то мне рассказать, но времени оставалось мало, и я отпустил его, пожелав хорошо отдохнуть.
Иконина мы послушали вместе с Муравьевым. О выполненном задании он, как всегда, доложил четко. Хотели его снова направить на расчистку дороги, но он попросил оставить его в стрелковом батальоне.
— Там я едва ли чем выправлю положение, мало времени, а в наступлении, уверен, буду полезен. Да и люди обо мне могут подумать по-разному: «За решительность атаки агитировал, а к бою дело подошло, даже не показался». Никто же не будет знать, что я получил новое задание, а если бы и узнали, было бы не слаще: в тыл ведь поехал!
Мы согласились с его доводами. С военкомом обсудили наметку мероприятий на день наступления и после этого в углу избы, на полу, укрывшись полушубками, крепко уснули.
Разбудили меня оглушительные взрывы. Дом дрожал, как при землетрясении. По ушам, словно хлыстом, резанул свист приближающейся бомбы. Взрыв с новой силой затряс кряжистый, видно, перед самой войной построенный дом. Под ноги с треском рухнули оконные переплеты, зазвенели по полу осколки стекла. Взрывная волна с силой, словно пылинку, вырвала рамы. После крепкого сна я не сразу разобрался, в чем дело. Резкий свет аккумуляторной лампочки ослеплял глаза. Осмотрелся.
