Солнце клонилось к горизонту, когда мы вышли из дома. Стояла чудная погода: небо словно помытое, ни единого облачка, небольшой морозец пощипывал щеки. Двигались не спеша, спокойно беседуя о только что отгремевшем бое. Незаметно оказались у оставленной вражеской колонны автомашин. Машины были самых различных марок: тяжелые грузовики Круппа, комфортабельные лимузины, санитарные, бронетранспортеры с исправными легкими противотанковыми пушками, с полными комплектами снарядов. Все говорило о поспешном бегстве врага.
— Настоящую автовыставку захватили, — замечает Михаил Михайлович. — А из пушек хоть сейчас открывай огонь.
Миновав вытянувшуюся километра на два колонну автомашин, проходим еще метров двести и оказываемся около новой колонны брошенных противником машин. В то время в воздухе появились гитлеровские бомбардировщики. Они развернулись над Каменкой и, построившись по одному, пошли в пике.
— Досадно, что безнаказанно им удается бомбить! — крикнул я, не сдержавшись.
Михаил Михайлович ничего мне не сказал. Он остановился, невозмутимо посмотрел на место, где рвались бомбы, и пошел дальше. Я предложил Михаилу Михайловичу отойти от дороги метров на двадцать. Он только рукой махнул. Бомбы между тем рвались все ближе. Мы остановились, посмотрели на пикировщиков. Длинная цепочка Ю-87 изготавливалась к новой бомбежке, и на сей раз того участка дороги, где шли мы.
Я видел, как Кульков взглянул вверх и тут же, на редкость расторопно, ткнулся в снег. Взрыв! Волной с силой меня придавило к земле и осыпало снегом и землей. В нос ударила гарь. Другие бомбы падали впереди нас. Разрывы удалились, мы поднялись, отряхиваясь, вышли на шоссе. Темные, глубокие воронки зияли на дороге, недалеко от трофейных машин.
Михаил Михайлович не спеша одернул шинель, поправил портупею, посмотрел на воронки.
— Вот так частенько бомбят. Ни одной не сожгли, вояки! — Михаил Михайлович еще что-то хотел сказать, но махнул рукой, и мы пошли. Пройдя немного молча, Михаил Михайлович снова заговорил: — Конечно, не все так бомбят. У них есть и очень хорошие летчики. Но эти дрянь. Я их по полету различаю. Ну, спрашивается, зачем им с такой высоты бомбить? Что им, мешают? Нет. Были бы опытные — спустились пониже. И эффект был бы другой. Вот тогда и нам с дороги надо было бы ретироваться побыстрее...
В батальоне Кульков направился к командиру, я — к военкому. Своего друга старшего политрука Колдова я застал за беседой с пулеметчиками. Я не стал подходить, присел невдалеке, на бревнах. Беседа вскоре окончилась, и мы по-дружески обнялись с ним, крепко пожали друг другу руки. Обветренное лицо его заметно посуровело, осунулось, но его черные, всегда улыбающиеся глаза остались теми же. Они по-прежнему смотрели бодро и уверенно. Он лишь несколько дней находился в батальоне, но из доклада его я почувствовал, что Колдов уже не считал себя новичком, знал многих людей, состояние и нужды части, попросил побыстрее пополнить батальон политработниками:
