– Ко мне девочки пришли к экзаменам готовиться…
– Мы так и подумали, – говорят соседи.
Орать мы, конечно, перестали. Сначала пели шепотом, потом я лежала в объятьях унитаза, точнее, он стоял в моих объятьях, потом еще в чьих-то. А на другой день – ужас, голова лопается, в глазах чертики скачут, и снова мысли об унитазе. А тут мама звонит с выговором. Калерия-Холерия настучала!
– Подумаешь, – говорю, – и попеть нельзя… Да не пили мы! Мы пели.
Числа пятого мама снова по телефону:
– Понимаешь, какая дурь приключилась… Даже не знаю, что делать. Я про «Шанель». Она практически ничем не пахла. Пахла, конечно, ты же помнишь, каким-то разведенным одеколоном. И я показала эту проклятую «Шанель» нашей Ольге из лаборатории, она в таких делах спец. Ольга утверждает, что это бессовестная подделка. Принесла мне понюхать флакончик с настоящей «Шанелью», там – да, сразу понятно. Викентий купил эту у каких-то пройдох в Апрашке. Кучу денег угрохал, не признается сколько. Вот я и думаю, сказать ему, что это туфта, или не говорить? Может, не надо его расстраивать?
Я вспомнила лицо матери, когда она открыла коробочку с флаконом. И лицо Викеши. Уж не знаю, кто больше был счастлив. И впервые моя авторитарная мать обратилась ко мне за советом и сочувствием. Я не заблуждалась, совет советом, а поступит она все равно, как сочтет нужным. Однако интересный психологический, так сказать, поворот.
– А он будет спрашивать, почему ты не пользуешь его «Шанель», что ты ответишь?
– Найду, что ответить. Только я думаю, если не рассказать, то он еще что-то подобное учудит. Не надо поощрять его к самостоятельным покупкам.
Как всегда, она была права. Конечно, безумства, сопряженные с риском, особенно материальным, надо предупреждать и исключать. «Однако, бедный Викеша», – подумала я и порадовалась, что почти свободна от материнского диктата, многое уже могу решать сама, а после первого курса, когда перейду на заочное, стану работать и освобожусь от материальной опеки, буду совсем независимой и отдельной.
С опасностью для репутации украла фотографию Фила из студенческой газеты. Газета висела в коридоре, который почти никогда не оставался пустым. Выслеживала ситуацию, как охотник зверя, а потом – раз! – бритвой чик-чик! – и под свитер. Теперь портрет лежал, можно сказать, у меня под грудью, где сердце. Правда, лежал не один, а с целым залом людей и с трибуной, на которой он стоял и выступал 25 января по случаю Дня студентов.
