Вот и твои глаза: они ищут чего-то, что ты отчаянно хочешь увидеть. Думаешь, я теперь твоя, ты меня спас.
Не веришь. Думаешь, мы полюбим друг друга, сыграем свадьбу. Моя мачеха придёт и будет смотреть на наше счастье, красная от злости, бессильно стуча каблуками по танцплощадке. Но мачеха не даст нам соединиться. Она пригласит тебя на танец, и когда музыка заиграет громче, в руке её появится шприц.
Так всегда бывает во сне. Но мне снился и выход из зеркала.
Когда ты меня разбудил, ты сказал, я на время умерла. Вот так и надо. Люми не проснулась, во сне и скончалась. Если ты меня любишь, подтасуй историю болезни, найди безымянное тело, которое займёт место Люми.
Сейчас я тебя поцелую — на прощанье.
Моё тело разбито. Зубы болят, волосы клочьями.
Руки-ноги иссохли и все в язвах.
Не беда.
Ты меня хочешь. Целуя меня в шею, убираешь из волос электроды. Яблоко на экране лэптопа — красное. А потом ты — моя маленькая смерть, а я — твоя.
Ты ещё спишь, а я надеваю больничную рубаху и с телефона пишу друзьям. Меня будет ждать паспорт и билет, — и новое имя, выкованное из фальшивого серебра битов.
Я шепчу «прощай» и ухожу.
За ночь намело снега. Пороша глушит птичьи трели. Мир бел и чист, как первая страница книги.
* * *
Я всё, что ты когда-либо хотел. Всё, чего не мог себе позволить, — ты, в белом халате, с зачёсанными назад волосами, загаром Биаррица, при дорогих часах и слабо пахнущий хвоёй.
Я жизнь. Я невинность. Я слабая. Я сладкая. Я — та, кого ты создал из химикатов и электрических снов.
И для тебя, только для тебя я предстаю слабее, чем я есть, как просыпаюсь, и вот ты рад подбежать, поправить подушку, дать стакан воды. Я позволяю твоей руке коснуться моей и медленно пью. Твои пальцы тёплые, дыхание жадное, быстрое. Губы мои сухи, потрескались, волосы клочьями. Плевать. Волшебство пока держится.
Это игра в зеркала. Я даю тебе увидеть то, что ты хочешь.
Игре этой меня научил отец, король. Он говорил, я особенная, не как другие девочки. Моя мать загадала желание — и призвала меня из волшебного королевства, слепила из снега, крови и воронова крыла.
Покажи я ему лицо моей матери, он сделал бы всё, что я захочу. Улыбнись вот так — улыбнулся бы он и купил мне принцессу-Барби. Возьми и пожуй губами прядку, и он помрачнел бы, ушёл к себе в кабинет и сидел, закрывая лицо руками.
Всё, что было его, стало бы моим. Но явилась она, залатала собой дыру, и жизнь перестала из отца вытекать. Она поняла, что я такое, потому что была со мной одного поля ягодой. Между нами воздвигся бесконечный коридор отражений, лабиринт из стекла и улыбок.
