Енька сел на постели, обхватив колени руками. Никто никогда не слышал, чтобы ассаец кого-то о чём-то просил.
— Замарался, — глухо пояснил горец, — мой хозяин убит. А я жив…
— Чушь! — не поверил бывший мальчишка. — Был без памяти, валялся трупом, умирал…
— Но не умер же? — флегматично возразил тот и пожал плечами. — Закон один для всех.
Чему учит жизнь? Каким рассветом встретит завтрашний день? Крисом чести в горло?
Кому нужна эта честь?
В памяти всплыл Грохам де Зитт, начальник артвутской стражи. Ему приказали казнить жен мятежников Белой лилии. Восстание полыхало лет тридцать назад и прокатилось от Шиира до самих айхонских земель. Тут и задавили. Жестоко. Очевидцы рассказывали: неделю качались трупы на виселицах, вдоль всего северного тракта. Ходили слухи: бунтовали столичные господа, с новыми взглядами на мироустройство. Хотели, чтобы в Семимирье не было рабов…
В тюрьму городской управы пригнали их семьи. Пятьдесят женщин и детей. Избитых, измотанных, в разодранных платьях, с распущенными волосами. Но мятежники все равно не сдались…
Он выполнил приказ, старый капитан. А затем поднялся к себе в кабинет. Там и обнаружили утром, когда выломали дверь, — в луже крови, с крисом чести в руке.
Какой мерой измерить честь? Для многих это пустое слово…
— Возьми меня к себе, — просто сказал Уалл.
Енька не сразу понял. А когда дошло — оторопел.
— Только у тебя это право, — пояснил горец, кивнув на клинок на кровати, — ты его преемник, понимаешь?
— Преемник?! — вновь ударило в голову. — Серьезно? Раздеться, показать?!
Уалл устало откинулся затылком на стену:
— Бабы… — обреченно пожаловался потолку. — Когда у них закончатся эти хлюпы и слезы?
Енька тяжело дышал, в комнате зависла пауза. За дверью прогромыхали чьи-то шаги, донеслись голоса.
— Ты не понимаешь, — все-таки взял себя в руки и попробовал объяснить, — я что, господин?! Я понятия не имею, что я такое… теперь. Ни имени, ни дома, ни денег! Как жить? Куда податься?
— Да плевать, — невозмутимо отбрил аргументы горец, — в Аллай, Городею, к черту на кулички… Не слышал про слуг?
— У меня нет денег! — прорычал Енька. — Ни медяка! Думаешь, я в состоянии…
— Какие деньги? — начал раздражаться ассаец. — Оплатили сполна, еще пятнадцать лет назад!
Енька смотрел и дышал. И никак не мог понять.
Серьезно? Уалл хочет с ним?! Уалл?!
Он все еще был уличным мальчишкой. Голодранцем. Слугой. Выдернули за шиворот из привычного мира…
Аллан де Броз был дорном. От рождения. Мерим тоже. А он?
